Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся

Довольно скоро я почувствовал, что руки возвращаются к жизни. Воодушевившись, я бодро зашагал вдоль колонны, время от времени звучно выкрикивая имя моего друга. Голос у меня довольно громкий, в ночной тишине на слышимость тоже было грех жаловаться. Но все равно ответа не было.

Я так долго метался взад-вперед, громко вопя одно и то же имя, что, наверное, мог показаться спятившим. Когда я совсем потерял надежду, то неожиданно услышал тихий голос Канделы. Я снова взял его за руку, и мы пошли дальше. Но он себя явно чувствовал с каждой минутой все хуже и хуже. Внезапно он задрожал и начал лихорадочно шептать: "Сердце... В моем сердце..." Из обрывочных фраз я понял, что он видит свой госпиталь на Дону и собирается туда войти. Пришлось немного сбавить темп. Нельзя было забывать, что у Канделы дома осталось двое детей. Я предпринял еще одну напрасную попытку найти для него место на санях. В довершение ко всему Кандела потерял очки. Совершенно неожиданно мне удалось устроить его на лошади за спиной еще одного раненого. Лошадь, медленно переставляя ноги, двигалась вперед. Я шел рядом, держась с левой стороны от животного так, чтобы оно закрывало меня от непрекращавшегося ветра. Вдруг мне пришло в голову, что лошадь не меньше нас страдает от холода, ее правый бок тоже покрывала ледяная корка. На войне страдают и гибнут не только люди, но и животные, втянутые в нее волей людей.

Через некоторое время Кандела захотел слезть с лошади. Небольшой отрезок пути он довольно бодро прошагал пешком, но затем снова почувствовал непреодолимую слабость. Мне снова помог случай. Я увидел лошадь без ездоков. Раненые, которых она везла, недавно слезли, чтобы дальше идти пешком. Сидя без движения на лошади, замерзаешь очень быстро.

Я заметил, что Кандела где-то потерял перчатки, и отдал ему свои. Кандела уже ничего не соображал. Мне показалось, что он выпал из действительности. Он капризничал и не желал ехать на лошади. Я отругал его, как ребенка, и пригрозил наказанием. Он послушно затих. Подумать только, всего лишь два дня назад этот человек сознательно рисковал жизнью, вернувшись вместе со мной и Марио Беллини в Арбузов, чтобы спасти людей!

Всю ночь я опекал друга, следил, чтобы он передвигался то пешком, то на лошади.

Яркая луна освещала дорогу и бескрайнюю степь вокруг.

Через несколько часов справа от дороги показались избы.

Я услышал одинокий голос, который снова и снова звал какого-то незнакомого мне сержанта. Точно так же я совсем недавно бегал вдоль колонны и выкрикивал имя друга.

Прошел слух, что мы вышли из страшного "котла" и находимся на занятой немцами территории. Миллерово было уже близко. Я решил остановиться вместе с Канделой в первой же попавшейся по пути избе, хотя мне очень не хотелось останавливаться. Я был полон желания идти дальше.

* * *

Изба оказалась набитой настолько плотно, что в нее невозможно было войти. Но рядом располагался приземистый хлев, и я попытался найти там место. Мне потребовалось приложить немалые усилия, чтобы затащить Канделу в помещение. Он был безучастен ко всему происходящему и молча стоял опустив голову, никак не реагируя на шум, поднятый солдатами. Я увидел, что вместе с нами в хлеву находится корова, и приказал выгнать ее на улицу, чтобы освободить место. На мой грозный приказ никто не обратил внимания. В помещение набилось столько народу, что, казалось, оно вот-вот развалится. Опасаясь, что хлипкие стены не смогут выдержать такое давление изнутри, я ухватил корову за рога, повернул в сторону двери и сильно пнул в зад подкованным ботинком. Но тут рядом с коровой возникла чета русских, которые плача стали заталкивать ее обратно. Я рявкнул, что пристрелю их вместе с коровой, только тогда они исчезли. Я вытолкнул животное на улицу, и мы устроились на его месте.

Первым делом я усадил Канделу на низкую скамейку в углу. Он продолжал бормотать какую-то чепуху. К примеру, он мне заявил, что помещение, где мы находимся, предназначено для солдат, а для нас, офицеров, подготовлена его нора, которую хорошо протопили.

Я расстелил одеяло прямо на свежие коровьи лепешки, и мы легли. Кандела умиротворенно заявил, что теперь все в порядке, и засопел.

Я тоже немного поспал, хотя солдаты все время бранились и ужасно шумели, а в дверь постоянно ломились желающие найти место для ночлега. В хлеву было довольно холодно, но мне не нравились попытки солдат разжечь огонь. Пожар мог вспыхнуть моментально. И я решил двигаться дальше. Кандела вроде бы немного оправился и пришел в себя. Мы вышли в ночь.

По дороге тянулись солдаты. Это были изрядно поредевшие остатки колонны. А Кандела сразу же снова ослабел. Я отыскал лошадь, усадил на нее друга и запретил слезать.

* * *

Мы шагали по белой пустыне. Щуплый солдат вел лошадь под уздцы. Несчастное животное еле передвигало ноги и все время норовило остановиться. Солдату приходилось постоянно подгонять лошадь большой сучковатой палкой. Несколько раз я сам требовал, чтобы солдат как следует стукнул хилую клячу, упорно не желавшую идти, одновременно содрогаясь от мысли, что лошади тоже больно. Так мы и шли вперед, оставляя за собой километр за километром.

Теперь Кандела утверждал, что вдоль дороги стоят высокие, красивые дома, и хныкал, чтобы ему позволили войти в один из них. И всякий раз после моего строгого окрика обиженно замолкал.

В темноте мы увидели грузовик, который ехал нам навстречу. Он остановился перед нами, оттуда вылезли немцы и начали возиться в снегу. Я спросил, сколько километров осталось до Миллерова. Оказалось, что всего два. Слава богу!

Меня уже некоторое время изводила постоянная боль в ногах. Голые пятки с трудом выносили соприкосновение с холодной и твердой, как железо, внутренней поверхностью ботинок.

Слева виднелось сооружение весьма внушительных размеров. Это была очистная станция.

Наконец вдали показались огни. Населенный пункт! У меня не было выбора, пришлось идти к первому попавшемуся дому, в окнах которого виднелся свет. Кандела умирал. Его красивое лицо, покрытое ледяной маской, застыло в ужасной гримасе.

Я постучал в дверь. Из дома выглянул незнакомый итальянец. В небольших бревенчатых сенях горел огонь, наполнявший помещение удивительно вонючим дымом. Там сидели итальянские солдаты. Я устроил Канделу возле них на полу.

Чертково

Глава 19.

27 декабря

Основную часть дома заняли немцы. Я постучал, дождался, пока мне откроют, и вошел: две комнаты были заполнены людьми, сидящими и лежащими в самых различных позах. Я вежливо объяснил, что я офицер и сопровождаю другого офицера, который находится при смерти. После чего попросил их приютить моего друга на некоторое время. А я пока подыщу для него какое-нибудь пристанище. Мне не отказали.