Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся

Я привел Канделу и усадил его на единственное свободное место у самой двери. Затем я решил немного посидеть рядом с ним, успокоить и посмотреть, как он будет себя чувствовать. В доме было тихо, только слышалось тяжелое дыхание спящих. Почему-то это успокаивало. Здоровенный монгол, тоже служивший в немецких войсках, повернул свою круглую желтую физиономию и молча уставился на нас. Причем он безостановочно жевал, поминутно доставая что-то из кармана и, не глядя, отправляя это в рот. (Я иногда думаю, что стало с этим человеком и его соотечественниками, которых немало было на службе в 298-й немецкой дивизии.)

Кандела вскоре задремал. А я отправился искать место для ночлега, а заодно и штаб.

Светало. В населенный пункт входили все новые и новые солдаты. Оказалось, что это не Миллерово, а Чертково. Вскоре должна была начаться его осада.

Сколько из нас добрались до Черткова? По нашим подсчетам получалось, что из 30 тысяч человек, принимавших участие в боях на Дону, в Чертково пришло не более восьми тысяч. Остальные были убиты, умерли или, что зачастую было еще хуже, попали в плен к врагу. И попавших в плен, вероятно, больше, чем умерших.

Ночь была ужасной. Гвидичи, младший лейтенант из 82-го пехотного полка Торино, который вошел в Чертково на несколько часов позже меня, рассказал, что дорога буквально почернела от мертвых тел. Измученные люди падали на снег, чтобы больше никогда не подняться. Некоторые сходили с ума и не понимали, что умирают. Самые упорные еще долго ползли по дороге, пока силы окончательно не покидали несчастных.

Чаще всего я слышал о случаях помешательства. Помню, как меня потряс рассказ о человеке, который неожиданно начал смеяться, сел в сугроб, разулся и принялся закапывать свои босые ноги в снег. Отсмеявшись, он громко запел что-то очень веселое. Аналогичных случаев было великое множество.

* * *

Я долго ходил по маленькому провинциальному городку, разыскивая штаб. Через некоторое время я выбрался на главную улицу. Здесь я встретил итальянца-патрульного, который сообщил мне все новости. Было приятно видеть, что солдат аккуратно одет и хорошо вооружен. По его словам, в Черткове было расквартировано примерно 500 итальянцев и столько же немцев. С трех сторон подошли русские, но их немного. Путь на запад пока свободен, поэтому есть шанс вырваться. В городке находятся склады продовольствия и обмундирования, а также оперативный штаб.

* * *

Я немедленно направился к штабу, но очень скоро был вынужден идти медленнее. Ноги болели немилосердно.

Возле избы я заметил труп немецкого солдата с разбитой головой. Видимо, в городе побывали еще и партизаны.

Я прошел мимо наших грузовиков, брошенных на дороге довольно давно. Среди них было несколько машин с красными крестами. Глядя на них, я вспомнил первые дни отступления, когда эти грузовики нескончаемой шеренгой тянулись по дорогам, до отказа нагруженные людьми. Позже я узнал, что то же самое происходило и в Черткове.

Группа русских танков прорвала оборону и подошла вплотную к городу, вынудив тыловые службы поспешно бежать. Мы еще сражались и не помышляли об отступлении, а далеко за нашими спинами уже двигались колонны грузовиков и солдат в пешем строю, охваченные неописуемой паникой. Люди пытались любыми правдами и неправдами найти место на машине, а когда это не получалось, ложились на брезентовый верх, стараясь вжаться в него всем телом. Если больше не было сил держаться, они скатывались на землю и зачастую тут же оказывались под колесами едущей следом машины. Солдаты предпринимали попытки остановить проезжавшие мимо машины, блокируя дорогу, и часто погибали. Водители не останавливались, понимая, что даже при самом незначительном увеличении нагрузки донельзя перегруженный транспорт не сдвинется с места.

Двадцатилетний водитель из Комо рассказывал, что однажды, когда он переехал двух или трех солдат, загородивших дорогу машине, ему на ветровое стекло упала отрезанная кисть руки.

* * *

Я обошел заваленные снегом насыпи непонятного назначения и вышел на прямую улицу, где находились штаб и различные службы. Я поменял свое изношенное, грязное и рваное одеяло на новое. Солдат, выдавший мне эту изумительную вещь, достал ее из большой кипы, брошенной прямо на обочине.

- Извините, signor tenente, - нерешительно проговорил он, - вы сами заберете одеяло или пришлете за ним своего ординарца?

Я несколько минут подозрительно рассматривал солдата, почувствовав в его словах насмешку. Но вскоре понял, что он абсолютно серьезен и не думал смеяться. Быть может, он мне даже сопереживал и желал показать, что я попал в такое место, где люди понимают смысл дисциплины и порядка.

- Да, конечно, - с неохотой ответил я, - наверное, я пришлю ординарца.

Но одеяло было таким восхитительно мягким и приятным на ощупь, особенно в сравнении с моей грязной тряпкой, что я не мог заставить себя с ним расстаться.

- Хотя, ладно, - добавил я, - давайте, я его заберу сам.

В конце концов я разыскал здание, где разместился штаб. Войдя, я сразу же попал на кухню. Два повара (высокий бородатый солдат преклонных лет и молодой парнишка) без лишних слов поставили передо мной коньяк, горячее мясо, галеты и мармелад. Тут же в комнату вошли другие солдаты, в их числе были Беллини и Антонини. С какой жадностью мы поглощали еду! Проглотив свою порцию коньяку, я сказал друзьям, что оставил Канделу у немцев в доме на самом краю деревни, что мы должны найти для него место и как можно быстрее привести сюда.

Мы послали кого-нибудь за ним? Не помню. Зато помню, что неожиданно почувствовал непреодолимую тошноту и меня вырвало. Затем я подвинул поближе к печке табуретку, снял ботинки, протянул ноги поближе к огню, поставил локти на колени, опустил голову, уткнулся лицом в ладони и моментально заснул. Проснулся я через час. Кандела! Я вскочил на ноги. Натягивая ботинки, я подумал, что свалял дурака, подвергнув ноги столь интенсивному нагреву после такого длительного переохлаждения. Будь они хотя бы немного обморожены, их бы уже нельзя было спасти. Да и так они у меня болели еще много дней.

* * *

Солдаты из штаба проводили нас в расположенное по соседству одноэтажное здание. В нем была только одна большая комната, где двумя длинными рядами стояли наспех сколоченные деревянные кровати с тюфяками, обтянутыми грубой тканью. Вероятно, здесь спали штабисты. В помещении было холодно, и нам пришлось разжечь огонь. Беллини и Антонини заняли каждый по кровати. Лично мне место не понравилось, и я вышел. Вместе с сержантом из чертковского гарнизона, который вызвался быть моим гидом, я зашел в несколько домов, расположенных на противоположной стороне улицы. В одном из них, приземистом, но довольно приятном на вид, я увидел комнату, где стояли скамьи с тюфяками и небольшая железная кровать. Несколько солдат как раз заканчивали уборку. Я решил обосноваться в этом приглянувшемся мне месте, занял кровать и одну из скамеек для себя и Канделы и отправился на его поиски. Неожиданно я наткнулся на него сразу же, как только вышел на улицу. Он медленно брел по дороге, освещенной неярким утренним солнцем.