Олег Царев - Роковые иллюзии

Орлов рассказал Феоктистову, что одним из факторов, приведших к отзыву из Барселоны в 1938 году, было его растущее несогласие с методами, применявшимися Ежовым. В частности, по крайней мере в трех случаях, возникли проблемы с проведением секретных операций НКВД в Испании после появления там Шпигельгласса и его «летучих групп» боевиков. Он вспоминал, как посылал в Москву протесты против осуждения по упрощенной процедуре и расстрела двоих из его бывших коллег и как высказывал возражения, с точки зрения профессионала, против операции похищения во Франции белогвардейского генерала Миллера [853].

Орлов был убежден в том, что такая резкая критика была причиной того, что его кандидатура была намечена для ликвидации, потому что он уже скрестил шпаги с Ежовым. Этот случай, рассказывал Орлов Феоктистову, касался непосредственно Сталина, с которым он познакомился еще в период 1921–1924 годов, когда тот был партийным секретарем, а Орлов — следователем в Верховном трибунале Всероссийского центрального исполнительного комитета. Очевидно, на Сталина произвел впечатление его профессионализм при ведении нескольких важных дел, поскольку, когда он стал верховным правителем Советского Союза, он нередко приглашал Орлова в свой кремлевский кабинет, чтобы посоветоваться с ним относительно деталей оперативной развед-работы. По словам Орлова, именно Сталин решил, что ему следует перед назначением в Испанию сменить старый псевдоним «Никольский» на «Александр Михайлович Орлов».

Близкие отношения, завязавшиеся на профессиональной почве у него с «Большим Хозяином», рассказывал он, явно вызывали раздражение у Ежова после его назначения Сталиным начальником НКВД. По словам Орлова, Сталин часто проявлял личный интерес к операциям НКВД и однажды попросил у Орлова совета относительно ежовского плана тайного вывоза в Москву видного европейского члена Коминтерна и его семьи. Выслушав варианты проведения предполагаемой опера-щи, предложенные Орловым и Ежовым, Сталин решил, что план Орлова более безопасен. Не успели они выйти из кабинета «Большого Хозяина», как начальник НКВД, со злостью обернувшись к Орлову, сказал ему, что это ему «не будет поставлено в заслугу», поскольку операция все равно будет проводиться по его собственному плану, иначе Орлову придется «поплатиться за это» [854].

Орлов сказал, что у него не оставалось выбора, кроме как подчиниться начальнику НКВД. Операция провалилась, и лидер Коминтерна был схвачен при попытке нелегального перехода границы и впоследствии умер в тюрьме. Сталин, естественно, пришел в ярость и, подстрекаемый Ежовым, во всем обвинял Орлова, который, как он рассказал Феоктистову, решил написать ему, чтобы снять с себя ответственность за неудачу. Как он впоследствии узнал, его письмо так и не попало в руки «Большого Хозяина». Ежов перехватил его и тут же решил приказать ликвидировать Орлова при первом же удобном случае. Когда в июле 1938 года была получена та роковая телеграмма, приказывающая ему явиться на борт «Свири», рассказывал Орлов Феоктистову, он стал в отчаянии взвешивать все «за» и «против» своего бегства в Соединенные Штаты. Он заявил, что, хотя сам он был готов возвратиться и предстать перед Ежовым, подчинившись, подобно Малли, своей судьбе, но страх за жизнь больной дочери заставил его принять решение не возвращаться на верную смерть.

Орлов рассказал, что его дипломатический паспорт облегчил переезд из Канады в Соединенные Штаты. Благодаря своему богатому, обладающему хорошими связями в политических кругах родственнику ему удалось заручиться помощью одного влиятельного вашингтонского друга и получить право на постоянное проживание в Соединенных Штатах. Это был тот самый родственник, который организовал доставку его письма Ежову в советское посольство в Париже, не привлекая внимания французской полиции. Феоктистов сообщил дополнительно, что Орлов сказал ему также, что никогда не просил разрешения на политическое убежище. Никогда также не хотели Орловы стать американскими гражданами; им лишь разрешили проживать на законных основаниях в Америке, когда конгресс принял особый законопроект о гражданстве, отказаться от которого он не мог, не вызвав подозрений относительно подлинных мотивов.

«Мы так увлеклись нашим разговором, — вспоминал Феоктистов, — что не заметили, как пролетело более трех часов». Давно прошло время для телефонного звонка, о котором была предварительная договоренность с женой. Он выглянул из кухонного окна и увидел свою машину. Неподалеку от машины на траве лежала жена, а рядом была дочь. Г-жа Феоктистова, которая была на восьмом месяце беременности, не могла больше выносить жару [855].

Когда Феоктистов сказал Орлову о состоянии жены, он немедленно позвал Марию. Оба они настаивали на том, чтобы жена и дочь поднялись к ним, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Феоктистов объяснил, что это противоречит разумной оперативной практике, и Орлов согласился с ним без возражений, чего нельзя было сказать о его жене. Феоктистов вспоминал, что ему было нелегко уговорить Марию не спускаться к его машине и что в это самое время раздался звонок в дверь. Это доставили торт, заказанный Орловыми. Мария принесла его в кухню и заявила, что Феоктистов должен немедленно отнести торт своей жене и дочери, а также захватить пакетик молока и немного яблок. Феоктистов провел в обществе Орловых еще два часа. В ходе этой части беседы они рассказали Феоктистову о каждом этапе своей жизни в Соединенных Штатах и точно перечислили, что они раскрыли и что не раскрыли ФБР и ЦРУ. Все эти подробности Феоктистов передал в Центр в отчете на семнадцати страницах, который составляет последний раздел дела Орлова.

По словам Феоктистова, Орлов, с любовью вспоминавший Эйтингона, своего заместителя в Испании, спросил также о Льве Миронове, бывшем коллеге по Экономическому отделу, который, как он утверждал в своей книге, пал жертвой сталинской чистки. Поэтому он был очень удивлен, узнав, что Миронов не только выжил, но и до 1964 года возглавлял Административный отдел ЦК КПСС.

«Не может быть, чтобы его не расстреляли, — прервал Феоктистова Орлов, воздев руки в полном замешательстве. — Не верю, что его не ликвидировали. Я был уверен, что его расстреляли. Он, вроде меня, слишком любил говорить правду. А Ежов любил льстить Сталину и сообщал ему только то, что «Хозяин» хотел услышать» [856].

Орлов признался, что с момента своего разрыва с Москвой и до первого посещения Феоктистовым они с женой жили в страхе, что когда-нибудь КГБ отыщет их для того лишь, чтобы ликвидировать. Именно по этой причине они никогда не покупали машину, поскольку ее регистрация позволяла обнаружить хозяина, к тому же, как сказал Орлов, он боялся, что в нее можно было бы без труда подложить бомбу.