Евгений Доллман - Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944

Размеры этой книги не позволяют мне подробно описать все тайные шаги, предательства, измены и всю ту ложь, которые стали частью этой сложной игры, но мне хотелось бы рассказать об одном или двух наиболее важных эпизодах, в качестве предупреждения молодому поколению не впутываться в политику.

Я решил связать мою будущую судьбу в качестве переводчика с человеком, который показался мне самой лучшей заменой моим утраченным союзникам – Артуро Боккини, Гвидо Буффарини-Гвиди и послу Макензену, чья судьба была решена в Тарвисе. Этим человеком был фельдмаршал Кессельринг, главнокомандующий авиационного командования «Юго-Запад». До этих пор мы несколько раз встречались на официальных совещаниях и приемах в посольстве, но во время наших редких бесед я убедился, что он относится к тому типу генералов, которые являются исключением для всех армий мира. Хотя во время конференции в Тревизо-Фельтре нам удалось побеседовать подольше, я еще не понимал в то время, что ему суждено было стать моим преданным другом и защитником, которым он оставался до самой своей смерти в 1959 году. Именно в его ставке я встретился с выдающимся представителем змеиного клубка, образовавшегося в середине того лета.

Ставка Кессельринга располагалась во Фраскати, куда когда-то уезжали на лето римские принцы и кардиналы. 27 июля, насколько я помню, меня пригласили сюда на обед. Не успел я приехать, как фельдмаршал с необычно важным видом представил меня огромному человеку, облаченному в летную куртку на меховой подкладке, которая казалась совершенно неуместной в тот жаркий летний вечер. Гигант с изуродованным сабельными шрамами лицом протянул мне огромную руку, и я сразу же понял, что никогда у меня не будет с этим человеком никакого взаимопонимания. Я не любил гигантов со шрамами, полученными на дуэлях, одетых в летные куртки на меху и державшихся с такой важностью, что сразу же можно было догадаться, что они служат в Бюро государственной безопасности, точно так же, как он не любил немцев с манерами и жестами, усвоенными у итальянцев.

Обеды во Фраскати обычно оживлялись словесной дуэлью между Кессельрингом и мной, но на этот раз наш обед был больше похож на поминки. На нем присутствовали генеральный стипендиат люфтваффе, полицейский атташе Каплер и офицеры ставки Кессельринга. Заметив, что фельдмаршал задумчиво смотрит на меня, я решил вести себя по-немецки, то есть высокомерно и с полным отсутствием чувства юмора.

Фельдмаршал и его офицеры ушли сразу же после обеда, оставив меня с полицейским атташе Каплером и вагнеровской фигурой в летной куртке, которой и был не кто иной, как сам Отто Скорцени. После нескольких вступительных фраз Скорцени прямо заявил нам, что о том, что он сейчас сообщит, не должен знать никто, даже посол Макензен и его сотрудники. Каплер был так доволен, что дуэльные шрамы на его лице покраснели. Впрочем, я сразу же решил про себя, что выполню обещание сохранить в тайне то, что скажет нам Скорцени, только в том случае, если это не повредит отношению ко мне Макензена, который всецело мне доверял. Наконец Скорцени перешел к делу – он явился сюда, чтобы найти дуче и освободить его. Я подумал о своем плане создания правительства во главе с Тассинари и сделал вид, что с интересом слушаю Скорцени. Я не хотел отказывать Муссолини в праве на свободу, хотя имел собственное мнение по поводу попыток оживить труп фашизма.

Отто Скорцени и его люди получили в ставке фюрера приказ помешать выходу Италии из оси с помощью государственного переворота. Ему разрешалось, в случае необходимости, арестовать короля, всю королевскую семью, кабинет министров, старших офицеров всех родов войск, а также тех фашистов, которые выступили против Муссолини на совещании Большого фашистского совета, а именно Галеаццо Чиано и Дино Гранди. В добавление к этому Скорцени заявил, что, «хотя он обязан действовать так, чтобы во время доставки этих людей в тюрьму никто не был убит или покалечен, сопротивление должно быть сломлено».

Для меня этого было достаточно. Я поинтересовался, сколько людей находилось в распоряжении Скорцени, и с облегчением узнал, что всего сорок или пятьдесят. Даже германские и восточно-римские командиры наемников, которые развлекались тем, что во времена Великого переселения народов постоянно нападали на смертельно больную Римскую империю, имели больше солдат. Когда же я спросил, были ли фон Макензен и фельдмаршал информированы о второй части задания Скорцени, то услышал в ответ мрачное «нет». В этом месте разговор на мгновение прервался. Ни Скорцени, ни я не тешили себя иллюзиями – мы оба прекрасно понимали, что неприятны друг другу. Разница между нами заключалась лишь в том, что я имел в своем распоряжении не пятьдесят вооруженных до зубов и решительно настроенных головорезов, а только Лупо, своего преданного эльзасского пса. Однако я предложил предотвратить резню в Риме, не прибегая к оружию.

Во второй раз мы встретились в кабинете полицейского атташе, в котором Скорцени и его люди устроили свой штаб. И снова я мог бы совершить подвиг, прямо заявив агенту Бюро госбезопасности о том, что я думаю о его планах в отношении Рима, но я, естественно, воздержался от этого. Я даже показал ему на карте, где находятся министерства и королевские дворцы, и сообщил, что дворец его величества, расположенный у подножия Квиринала, охраняется из рук вон плохо, хотя и окружен плотной завесой секретности. Короче, я сделал все, чтобы усыпить инстинктивное недоверие ко мне Скорцени, и я думаю, он скоро понял, что если дело дойдет до ночных атак и перестрелки, то я стану для него скорее помехой, чем помощником.

Я сделал то, что можно назвать небольшим предательством. Я зашел к фрау Макензен и попросил невозмутимую жену посла проследить, чтобы женщины и дети королевской семьи как можно скорее покинули свои дворцы и уехали из Рима. Я рассказал ей всю правду, зная, что она никому ничего не передаст. Она сразу же поняла, о чем идет речь, и мы с ней быстро договорились. В подобных случаях женщины гораздо более надежные и решительные помощники, чем мужчины, которые чувствуют себя связанными присягой, а также своим гражданским и профессиональным долгом. Вскоре мне сообщили, что при дворе остались одни мужчины, которые могут постоять за себя и не нуждаются ни во мне, ни в жене посла, чтобы защитить свою жизнь и корону.

Далее, я оказался настолько смелым, что пригласил Каплера, холодного, голубоглазого полицейского атташе Третьего рейха, на личную встречу в доме полковника Хельфериха, представителя адмирала Канариса в Риме. Я выбрал это место, которое Хельферих с готовностью предоставил в мое распоряжение, чтобы избежать ненужного интереса к нашей встрече со стороны немцев и итальянцев. Я сказал Каплеру, что считаю планы его коллеги Скорцени не только неосуществимыми, но и крайне опасными. Я также сообщил ему, что итальянцы, и в особенности шеф полиции Кармин Сениз, достаточно хорошо информированы о том, что угрожает нынешним правителям их страны, и успели принять необходимые меры.