Анри Сансон - Записки палача, или Политические и исторические тайны Франции, книга 1

В двадцатый раз поднимался он, чтобы броситься на помощь несчастному Полю, и в двадцатый раз опускался на землю, уничтоженный как физическими страданиями, так и сознанием своего бессилия.

Сцена, происходившая в логове бандитов, была так ужасна, что, опасаясь оправдать обвинение в моем расчете на эффект подобного явления в моем рассказе, я попрошу у читателей разрешения не входить в описание подробностей этого мучительного зрелища.

Я уже сказал, что в борьбе с обществом, бродяги и разбойники обращали против него самого не только орудия, которыми они пользовались, преследуя и карая их, но даже превосходили своей жестокостью законы, сохранившиеся еще с варварских времен, и своим адским умом создавали и усовершенствовали самые жестокие пытки для определения стойкости у жертв своей кровожадной мести.

Общины парижских бандитов в ту эпоху весьма часто прибегали к пытке как для наказания за проступки своих членов, так и для того, чтобы принудить своих жертв отдать вещи.

Чаще, как мы видим в описываемом мною происшествии, они употребляли пытки огнем.

Поль Берто переносил ее с твердостью, которой не изменял ни на одну минуту. Ноги его были сожжены; запах горелого мяса сделался так силен, что самые жестокие из его мучителей должны были отвернуться; одна женщина лишилась чувств. Он не переставал твердить придуманную басню оправдывать дочь и защищать ее невиновность.

Даже тогда, когда в нем начала ослабевать жизненная сила, когда его страдания дошли до высочайшей точки и окончательно потрясли его тело, даже среди этого ужаса, похожего на бред, его решимость не ослабевала ни на минуту. Он молился, чтобы поддержать свое мужество, и в молитвах просил простить неблагодарную и преступную дочь, покинувшую его, за проступок которой он должен был заплатить своей жизнью.

Поль Берто называл ее самыми нежными словами, как будто в его ужасном положении, в котором он находился, его воображение сохранило силу вызвать образ той, за которую он страдал. Было заметно, как шевелились его уста, шепча и посылая в пустое пространство воздушные поцелуи.

Несмотря на все усилия, чтобы скрыть свое волнение, господин де Блиньяк был бледен, как мертвец. Быть может, в первый раз в своей жизни он забыл о самом себе и, не подумав о последствиях, которые могла иметь его решительность, приказал этим импровизированным палачам прекратить бесполезные истязания, говоря, что, так как виновный отказывается от признания, то в наказание за это упорство надо лишить его жизни.

Это решение не согласовывалось с кровожадными инстинктами и жадностью бандитов. Их черствая, закостенелая в пороках душа не могла понять всего величия отцовского самопожертвования. Они думали, что если молодая девушка точно похитила деньги, то не иначе как с согласия старого нищего, и все еще надеялись, что осилив муки пытки, они принудят его к возвращению похищенной суммы.

В рядах бандитов поднялся ропот на мягкосердечие начальника; но последний с такой решительностью отдал свой приказ, что бандиты, несмотря на свое несогласие, решились повиноваться.

Железный крюк, вбитый в свод погреба, должен был заменить виселицу, к нему прикрепили веревку, на шею Поля Берто надели петлю, и один из присутствовавших вскочил к нему на плечи.

Но слишком слабая веревка разорвалась под этой тяжестью; и палач, и осужденный — оба грохнулись на землю.

Нищий, лишившись на мгновение сознания, поднялся полный жизни, и пополз на четвереньках, твердя глухим голосом имя Терезы, что соответствовало полету чувств, которое должно было поглощать все его существо до последней минуты земного существования несчастного.

Между тем пока тщетно отыскивали новую веревку, один из бродяг иронически заметил, что попрошайка храма Нотр-Дам де Боннь-Нувель был, как и предводитель, дворянином, и потому имеет право быть казненным шпагой.

Это предложение было принято с таким восторгом, что предводитель не осмелился противоречить своим людям. Но на замечание другого, что, так как палач в их власти, то нужно заставить его казнить виновного, Блиньяк ответил, что он не дозволит, чтобы принуждали насильно это сделать Сансона де Лонгеваля. Так как некоторые из бродяг, сохранившие покорность и дисциплину прежних времен, высказали готовность взять сторону предводителя, то кровожадная часть шайки ограничила свои требования казнью, вносившей столь привлекательное разнообразие в их дикие и необузданные развлечения.

Один из толстых брусьев, служивших подставкой для бочек, заменил плаху. Несчастного Берто заставили положить на него голову, и самый сильный из шайки, вооружившись большим поварским ножом, нанес ему удар по затылку.

Но по неловкости ли или вследствие адского желания продолжить страдания, казавшиеся ему слишком кратковременными и ничтожными, он нанес неверный удар и произвел ужасный разрез на шее, не поразив источников жизни.

Прежде чем он успел нанести новый, осужденный, подчиняясь страху смерти, который удесятеряет человеческие силы, поднялся, разорвал удерживающие его веревки, и вне себя, пустился бежать вокруг погреба.

Уже несколько минут как к Сансону де Лонгевалю возвратилась сила молиться. Уверенный в том, что печальная трагедия подходит к развязке, он молил Господа Бога смилостивиться над душой несчастного, которая вскоре предстанет перед Святым ликом Его.

Но вдруг сильный толчок заставил его поднять голову и открыть глаза: он увидел сцену, описать которую невозможно.

Поль Берто, истекая кровью, призывая смерть голосом, в котором не было ничего человеческого, старался спастись от человека, который должен был лишить его жизни.

При этом зрелище мой предок забыл все угрожающие ему опасности. Одна мысль овладела им: избавить своего несчастного родственника от его преследователей и отомстить одному из них.

Могущественным движением, прежде чем господин де Блиньяк мог препятствовать его намерению, он выхватил шпагу, висевшую на боку гасконца.

В эту минуту осужденный и импровизированный палач, все еще преследовавший его, поравнялись с Сансоном де Лонгевалем. Преследователь Поля Берто готовился нанести ему новый удар, но в эту минуту в руках престарелого исполнителя уголовных приговоров сверкнула шпага и, очертив круг, опустилась. Двоюродный брат, приемля смерть от руки друга, единственное благодеяние, на которое еще мог надеяться, упал, не испустив ни одного вздоха, и прежде, нежели остановившийся бандит успел прийти в себя от оцепенения, Шарль Сансон поднял свое окровавленное орудие и вонзил его в грудь разбойника.

В ту же минуту в глазах моего предка потемнело, силы оставили его и, хотя ни одна рука не поднялась на него, он пошатнулся и, как пораженный молнией, упал на землю.