Джон Скотт - За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали

Джона Скотта несомненно поразили нищета и примитивные условия жизни, но нисколько не меньше изумили его энергия и целеустремленность, проявлявшиеся буквально во всем. В Магнитогорске он увидел неграмотных людей, учившихся читать, и неквалифицированных рабочих, овладевавших умением работать на станках и управлять оборудованием. Он видел, как полуголодные и плохо одетые рабочие трудились на комбинате по шестнадцать часов подряд, без перерыва. Какой энтузиазм! Люди работали, чтобы создать новый мир, — мир без эксплуатации и нищеты, они работали не на какого-нибудь хозяина, а на самих себя, и впереди им виделись горизонты прекрасного будущего. Скотту также передалось чувство всеобщего подъема, подогреваемого обещаниями и перспективами.

Как почти все в Магнитогорске, Скотт жил в бараке, хотя ему было предоставлено более удобное жилье. В то время на комбинате было три основных места проживания иностранцев: «Березка» (первоначально «Американка»), где сначала расселяли инженеров-иностранцев, но вскоре сделали анклав для местной советской элиты; дом (блок) № 7 Социалистического города — там жили несколько сотен иностранных рабочих и техников; и барак № 17, построенный на холме за Социалистическим городом. В пятидесяти комнатах этого барака жили сто человек — девяносто восемь немцев и два американца, одним из которых и был Джон Скотт.

Барак № 17 считался одним из лучших бараков в городе. Вокруг были огороды площадью в семь акров, за которыми ухаживали обитатели барака, большой и хорошо оборудованный «красный уголок» для отдыха и «инснаб» — специальный магазин для иностранцев, в котором по умеренным ценам продавались продукты лучшего качества. И все-таки барак оставался бараком: здесь не было водопровода, туалетов и ванных, а часто не было света или дров, чтобы отопливать комнаты.

Хотя Джон Скотт в основном довольно точно описал жизнь в бараке № 17, он несколько погрешил против истины в описании своего соседа по комнате, представив его как русского человека по имени Коля. Впрочем, эта литературная вольность совсем не означает, что образ Коли был исключительно плодом фантазии Джона Скотта, который несомненно был знаком со многими такими русскими.

Скотт свободно перемещался по городу, учился русскому языку вместе с русскими, у него было много друзей-русских. Один из очевидцев, отмечавший, что Скотт говорил по-русски и даже преподавал его иностранцам, подчеркивал, что «он был очень известным человеком среди русских» [7] Московские новости. 1934. 30 июня, 4 июля. — Примеч. автора. .

В Магнитогорске Скотта знали как молодого энтузиаста. Один человек, знавший Скотта, упомянув о его образцовом поведении, с оттенком гордости рассказывал, что «Джек приехал в Советский Союз строить социализм» [8] Там же. — Примеч. автора. . Еще один из живших в Магнитогорске в одно время с Джоном Скоттом говорил, что Скотт организовал выпуск стенной газеты на английском языке и выполнял многие другие поручения [9] Там же. 1933. 26 мая, 30 сентября, 2 октября. — Примеч. автора. . Скотт сам пишет о том, что он посещал Коммунистический университет, а это было доступно только немногим избранным. Не более двух-трех процентов жителей Магнитогорска были членами Коммунистической партии даже до того, как начавшиеся в 1933 году партийные чистки сильно сократили численность ее рядов. Еще меньше людей были по-настоящему активными членами партии, и Джон Скотт был одним из таких людей.

В вечерней школе Скотт познакомился с учительницей Марией Ивановной Дикаревой — Машей, и, как он выразился, «был покорен ею». Маша, дочь бедного крестьянина из деревни, находившейся недалеко от Москвы в Тверской губернии (ныне Калининская область), училась в Москве и приехала в Магнитогорск в 1933 году. Сюда уже переселилась ее старшая сестра вместе с мужем, мелким чиновником, и поток писем от сестры, в которых рассказывалось о жизни в новом городе, побудил Машу, уже горевшую желанием ехать в Магнитогорск, отправиться в это путешествие в 1933 году. «Мне просто хотелось увидеть новые города», — вспоминает Маша. «Я не знала, останусь ли там. Но потом решила остаться. В Магнитогорске было что-то светлое, яркое и интересное [10] Пёрл С. Бак. Разговор о России (с Машей Скотт). Нью-Йорк, 1945. С. 94. — Примеч. автора. ».

Маша преподавала и училась сама. Она стала одной из первых двадцати выпускниц Магнитогорского педагогического института. Через семь месяцев после приезда в Магнитогорск Маша познакомилась с Джоном Скоттом в школе. Они играли в шахматы, ходили в кино и выезжали на пикники.

В 1934 году они поженились, а в 1935-м родился их первый ребенок, а в 1938-м — второй. Их брак длился до самой смерти Джона в 1976 году.

После свадьбы Маша повезла своего мужа в родную деревню, где отец Маши стал председателем нового колхоза.

Приезд американца, несомненно, наделал много шума. И в самом деле, такое невероятное событие должно было еще больше усилить впечатление, что в стране происходят значительные перемены. «Конечно, мы знали об Америке в нашей деревне», — рассказывала Маша впоследствии Пёрл С. Бак. «Я помню, как после революции в нашем доме появился один журнал, там были фотографии красивых машин и прекрасных лошадей, и мой отец сказал нам: «Это американский журнал, и фотографии в нем американские». А мне он вот что еще говорил: «Знаешь, Маша, когда-нибудь в нашей стране тоже так будет. И у нас будут машины, и такие же красивые вещи, потому что сейчас мы уже положили этому начало» [11] Там же. — Примеч. автора. . Молодая супружеская пара воплощала собой это новое начало.

В Магнитогорске чета Скоттов много работала и училась. Джон писал. Маша вспоминает: «Он все время писал. Каждый день он писал что-нибудь — заметки, рассказы. Он вечно стучал на своей пишущей машинке» [12] Из интервью, взятого у Маши Скотт в ее доме в Коннектикуте 17 февраля 1986 года. — Примеч. автора. . Джон Скотт проводил помногу часов в местных архивах, брал интервью у государственных служащих, но большую часть времени просто наблюдал за всем происходящим. С самого начала он тщательно записывал свои впечатления о жизни в Советском Союзе. Читатель наверняка будет поражен полнотой описаний Скотта и чувством долга, которое он проявляет, рассказывая о чем-либо. Его любовь к деталям и подробностям была настолько велика, что когда он дает читателям колоссальный объем информации (которую практически было невозможно получить) о Свердловском авиационном заводе, то извиняется, что недостаточно хорошо разбирается в авиации, чтобы рассказать о технических деталях самих самолетов.

Джон Скотт скрупулезно ведет дневник лишений и трудностей того времени. Он описывает холод и нехватку топлива, ворчание в рабочих столовых и борьбу за то, чтобы не остаться голодным, работу в условиях, сопряженных с большим риском, часто происходившие несчастные случаи, — короче говоря, все, что видели и испытали на себе и он сам, и другие жители строящегося города стали. Точно так же он тщательно фиксирует использование труда заключенных, деятельность органов и политическое насилие. В отличие от многих других описаний того периода в Советском Союзе иностранцами Скотт не хочет приукрашивать увиденного им самим и остальными, однако не стремится и к сенсационности. Он рассматривает лишения и террор прямо и просто, но в то же время не делает их основной темой своей книги.