Карл Абсхаген - Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг.

Нагляднее всего различие между Канарисом и Талейраном проявляется в их отношении к Богу и религии. Посвященный в молодости в епископы, Талейран на протяжении всей жизни руководствовался чисто рациональными мотивами. В революцию он предал церковь и лишь на смертном одре вновь примирился если не с Богом, то по крайней мере с его представителем на земле. Но и в тот момент его вера в Бога казалась шаткой, однако он, по-видимому, посчитал надежнее проследовать сквозь темные врата смерти вооруженным на всякий случай церковным благословением, отпустившим ему все его грехи. Канарис, с другой стороны, всегда чувствовал себя созданным по образу и подобию Божьему, был глубоко религиозным, особенно в последние, критические годы своей жизни, старался следовать заповедям Господним, которые считал важнее человеческих законов.

Поле деятельности Канариса было гораздо уже, чем досталось Талейрану, который оказал решающее влияние на формирование облика Европы на целое столетие вперед. Канарис не принадлежал к высшим эшелонам власти Третьего рейха. И хотя полем его служебной деятельности был весь земной шар, Канарис мог лишь косвенно влиять на происходящие в мире крупные события. И такая роль соответствовала характеру Канариса и отвечала его желаниям. Канарис был рад служить делу, которое регулировало его поведение, и не ощущал потребности замышлять и осуществлять какие-то эпохальные проекты. Последнее послание Канариса датскому соседу свидетельствует о том, что он до последней минуты чувствовал себя кадровым военным, а не политиком, хотя его деятельность за последние девять лет была скорее именно политического свойства. При этом он прекрасно сознавал, что как раз работа в военной разведке связана с повышенной ответственностью перед государством и самим собой. Он работал не ради жалованья или ради карьеры, не видел в своей должности лишь очередную ступень лестницы, ведущей наверх; Канарис трудился изо всех сил во имя благородной цели – благополучия Германии.

Для него выполнение долга не означало слепое повиновение. По своей природе и по происхождению Канарис не был пруссаком, но достаточно хорошо знал прусскую историю и помнил, что такие выдающиеся прусские военные, как Шарнхорст и Гнейзенау, Йорк фон Вартенбург и фон Мольтке, видели свой долг не в безропотном подчинении властителю, а в борьбе за то, что искренне считали правильным и справедливым. С подобным пониманием долга, побуждавшим его с риском для жизни и собственной репутации сопротивляться неправде, бесчеловечности и подлости, Канарис был более образцовым прусским офицером, чем многие его коллеги, обвиняющие его в предательстве и бросающие в мертвого адмирала камни.

Усилия Канариса не увенчались успехом. Хотя ему и удалось предотвратить отдельные беды, в целом его планы потерпели фиаско. Быть может, именно потому, что он был недостаточно честолюбив и не возглавил движение, а еще потому, что слишком тщательно обдумывал каждый свой предстоящий шаг. Но Канарис не мог, да и не хотел прыгнуть выше своей головы, он знал свою природу и границы своих возможностей. И хотя в этой борьбе Канарис оказался побежденным, он тем не менее заслуживает того, чтобы сохранить для потомков его светлый образ. Ибо Канарис является наиболее ярким представителем целой плеяды мужественных людей, доказавших, что и в Третьем рейхе были офицеры, хранившие благородные традиции германского офицерского корпуса, пожертвовавшие своей жизнью и честью ради доброго имени Германии и понимавшие свой гражданский долг так, как его понимают повсюду в христианском мире.

Относительно происхождения и значения этого прозвища среди прежних сослуживцев Канариса единого мнения нет, но оно упоминается уже в 1916 г. в «Мадридском этапе», о чем подробнее см. ниже. (Здесь и далее примеч. авт.)

Тогда ниточки потянулись к некоторым вождям независимых социал-демократов, в том числе и к депутату Диттману. Однако, если местные заводилы предстали перед военно-полевым судом и были расстреляны, то депутаты, которые, по мнению моряков, и были действительные подстрекатели, пользовались депутатским иммунитетом и избежали наказания.

Искаженное представление о Канарисе, сохранившееся до наших дней в широких кругах немецкой и зарубежной общественности, во многом сложилось под влиянием развернувшейся против него в тот период враждебной кампании в печати.

Созданный Г. Герингом «Научно-исследовательский институт» осуществлял контроль за телефонной, телеграфной и радиосвязью иностранных дипломатических представительств и дешифровку посылаемых сообщений.

В большинстве случаев трения возникали из-за ревности Риббентропа, которая особенно ярко вспыхивала, если важные сообщения поступали к Гитлеру из военного ведомства быстрее, чем из министерства иностранных дел. Подобные случаи были неизбежны, особенно после того, как стали пресекаться попытки начальника группы «Аусланд» передать коллегам из министерства иностранных дел сведения политического характера, полученные через атташе или другими путями. Это вызвало громкие протесты Риббентропа, заявившего о вмешательстве в сферу его компетенции. Тем не менее Канарис заботился о том, чтобы все поступающие в его ведомство сведения, касавшиеся вопросов внешней политики, передавались через надежных посредников «исподволь» соответствующим мидовским чиновникам. Тем же путем Канарис получал информацию от друзей-дипломатов.

Помимо Остера, информацией о внутриполитических событиях на подопечной территории обеспечивали Канариса филиалы абвера.

Генерал Франко происходил из испанской провинции Галисия, жители которой славятся своей смекалкой и трезвым умом.

Он участвовал в поездках Канариса по Испании лишь после окончания гражданской войны.

Йост являлся в то время высокопоставленным сотрудником СД, передавшим Канарису распоряжение о приобретении комплектов польской военной формы для «мероприятий Гиммлера».

Упомянутое здесь мероприятие рассматривается более подробно в следующей главе книги.

Роатта – бывший начальник итальянской разведки. С ним Канарис познакомился во время гражданской войны в Испании. В августе 1939 г. он являлся военным атташе в Берлине.

Жестокое обращение поляков в первые дни войны с немецкой частью населения Бромберга не может служить оправданием планов массовых убийств.