Бэзил Харт - Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

Если упреки только ожесточили бы нумидийца, то дружеский призыв сломал его волю, и, разразившись слезами, он отступил в свою палатку. Здесь, после долгой внутренней борьбы, он послал за доверенным слугой и приказал ему смешать в чаше яд и отнести его Софонисбе, приказав передать, что «Масинисса с радостью бы выполнил первую свою обязанность как муж, но, поскольку имеющие власть лишили его возможности осуществить свои права, он выполняет второе обещание – что она не попадет живой в руки римлян». Когда слуга пришел к Софонисбе, она сказала: «Я принимаю этот свадебный подарок, да не будет он нежеланным, раз мой муж не может сослужить мне лучшей службы. Скажи ему, однако, что я умерла бы с большим удовлетворением, не выйди я замуж накануне смерти». Затем спокойно и бестрепетно она выпила чашу.

Как только Сципион услышал новости, он, опасаясь, что обуреваемый страстью молодой человек может в отчаянии сделать непоправимый шаг, «немедленно послал за ним и начал одновременно и утешать его, и мягко упрекать за попытку исправить одно опрометчивое деяние другим, сделав все более трагичным, чем было необходимо».

На следующий день Сципион попытался изгнать горе из души Масиниссы путем хорошо рассчитанного призыва к его амбициям и к его гордости. Созвав общее собрание, он сперва приветствовал Масиниссу титулом царя, говоря в самых лестных словах о его достижениях, и затем передал ему золотой кубок, скипетр из слоновой кости, курульное кресло и другие почетные символы. «Он возвысил цену почестей, заметив, что среди римлян нет ничего более величественного, чем триумф, и что люди, которые получают в награду триумф, не получают столь великолепных украшений, как те, которых римский народ считает Масиниссу, единственного из всех иностранцев, достойным». Эти действия и поощрение мечты Масиниссы сделаться владыкой всей Нумидии оказали желаемый эффект, и публичные почести позволили Масиниссе быстро забыть о своих частных горестях.

Лелий, которого Сципион расхвалил и наградил не меньшим образом, был отправлен с Сифаком и другими пленниками в Рим.

Обезопасив свою политическую базу в Африке, Сципион двинулся обратно в Тунис, и на этот раз моральная угроза, подкрепленная недавними успехами, достигла цели. Чаша весов партии мира качнулась вниз, и карфагеняне послали тридцать главных старейшин – а совет старейшин стоял выше даже сената – просить о мире. Согласно Ливию, приблизившись к Сципиону, они простерлись перед ним ниц на восточный манер, и их просьбы показывали равную униженность. Они умоляли простить их государство, говоря, что опрометчивость граждан дважды привела его на край гибели, и они надеялись, что теперь оно будет обязано безопасностью милости своих врагов. Надежда была основана на том, что целью римского народа, как они знали, было господство, а не уничтожение, и они объявили, что примут любые условия, которые он соизволит выдвинуть. Сципион ответил, что он пришел в Африку «с надеждой, которая была подкреплена успехом, что он привезет домой победу, а не условия мира. Тем не менее, хотя он уже держит победу в руке, он не отказывается уладить дело, чтобы все народы знали, что римский народ начинает и завершает войны, руководясь справедливостью».

Его условиями были: выдача всех пленников и дезертиров; вывод карфагенских армий из Италии, Галлии и всех средиземноморских островов; отказ от всяких притязаний на Испанию; выдача всех военных кораблей, кроме двадцати. Он потребовал также значительную, но не тяжелую плату зерном и деньгами. Он дал им три дня на обдумывание решения, добавив, что, если они примут его условия, они смогут заключить с ним перемирие и направить послов в Рим.

Умеренность этих условий замечательна, особенно если учесть полноту военного успеха Сципиона. Она свидетельствует не только о величии его души, но и о неслыханной политической дальновидности. Если вспомнить о подобной же умеренности после Замы, не будет преувеличением сказать, что Сципион ясно понимал то, что только едва брезжит в умах сегодняшнего мира: подлинная национальная цель в войне, как и в мире, есть более совершенный мир. Война есть результат угрозы этой политике и предпринимается, чтобы ликвидировать эту угрозу и чтобы путем подчинения воли враждебного государства привести эту негативную волю в согласие с нашей собственной политикой. И чем скорее и дешевле в плане человеческих жизней и денег мы можем это сделать, тем лучше будут наши шансы на продолжение национального процветания в широчайшем смысле слова. Цель нации в войне поэтому есть сокрушение воли противника к сопротивлению с наименьшими человеческими и экономическими потерями для себя. Урок истории – более того, очень недавней истории – позволяет нам вывести следующую аксиому: военная победа сама по себе не эквивалентна успеху в войне. Далее, в отношении условий мира договор должен быть разумным, ибо принуждать разбитого врага соглашаться на условия, которые не могут быть выполнены, означает сеять семена войны, которая когда-нибудь будет объявлена, чтобы отменить договор. Существует только одна альтернатива – уничтожение противника.

Комментарий Моммзена на умеренность условий Сципиона гласит, что они «кажутся столь благоприятными для Карфагена, что невольно возникает вопрос, выдвигались ли они Сципионом прежде всего в собственных интересах или же в интересах Рима». Человек, ищущий популярности, без сомнения, скорее продолжил бы войну, чтобы завершить ее оглушительной военной победой, чем довольствоваться бледной славой заключения мира по договору. Но инсинуациям Моммзена и его вердикту противоречит умеренность, проявленная Сципионом и после Замы, – несмотря на такую провокацию, как нарушение карфагенянами договора.

Карфагеняне эти условия приняли и в соответствии с первым условием направили к Сципиону послов для заключения перемирия, и в Рим – просить о мире, отправив с ними нескольких пленников и дезертиров в виде дипломатического аванса. Но военная партия снова добилась преобладания и, готовая принять мирные переговоры в качестве прикрытия и чтобы выиграть время, направила Ганнибалу и Магону срочный приказ вернуться в Африку. Последнему не суждено было возвратиться в отечество, ибо, раненный в недавней битве, он умер от ран, когда его транспортный флот проходил Сардинию.

Ганнибал, предвидя вызов, уже подготовил корабли и стянул главные силы своей армии в порт, оставив только наихудшие войска нести гарнизонную службу в городах Бруттия. Говорят, что ни один изгнанник, покидая родную землю, не показал больше горя, чем Ганнибал, покидая землю своих врагов, и что он проклинал себя за то, что не повел войска на Рим сразу же после победы при Каннах. «Сципион, – сказал он, – который даже не видел врагов в Италии, посмел переправиться и атаковать Карфаген, в то время как я, перебив сто тысяч человек при Тразименском озере и Каннах, позволил своим силам истощиться, бродя вокруг Казилина, Канн и Нолы».