Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920

При виде отступающего врага огромное возбуждение выказал по-спортивному выглядевший невысокий офицер поблизости, полностью одетый в британское обмундирование: дорогой плащ «барберри», краги на пуговицах и фуражка цвета хаки с мягким верхом. Он непрестанно призывал бригадира к действию и, получив одобрение, свистнул, вложив пальцы в рот, чтобы собрать всех имевшихся всадников. Взобравшись на лошадь, он поскакал галопом, а за ним его казаки, в направлении врага, размахивая саблей, взметая куски земли и облачка снега и поддерживаемый возгласами зрителей.

– Битва закончена, – весело произнес генерал, похлопав в ладоши. – Красные отступают, а кавалерия бросилась преследовать их. А мы поедем в штаб бригады и попьем чаю!

Мы наслаждались великолепной едой, когда после бесконечной ходьбы взад-вперед возле телефона до меня дошло, что что-то идет не так. Я слышал треск артиллерийских выстрелов, раздававшихся на гребне холма, прямо над нами, и, когда спросил, что происходит, мне сказали, что враг получил подкрепление, что мой друг в «барберри» был вынужден отступить и что есть опасность, что наш левый фланг будет отрезан от кавалерии, которая находилась в пяти милях в том же направлении.

Это вызвало у всех взрыв смеха.

Я ожидал, что будут приняты хоть какие-то меры, но мне заявили:

– О, все в порядке! Даже если бы они прорвались, остается лишь один час светлого времени, так что на ночь они отойдут назад в деревню!

Я усомнился, что действительно все в норме, допил чай, мы уселись в машину и в чернильной тьме вернулись назад в штаб дивизии.

С дальнего левого фланга Донской армии все доносились тревожные слухи о мощном наступлении большевиков, которое развивалось в районах, где Добровольческая армия соединилась с Донской армией возле Валуек. Знаменитый командир большевистской кавалерии Буденный упорно пробивался на юг, и, если он вклинится между Добровольческой армией и казаками, ситуация станет угрожающей.

Мы много слышали о Буденном и видели его фотографии. Это был высокий, стройного телосложения мужчина с грубым лицом и усами, похожими на конский хвост. Он был в царской кавалерии с 1903 г. и прошел с наградами Русско-японскую и мировую войны. Он был продуктом санкт-петербургской школы верховой езды, великолепным всадником и крайне беспощадным; это был человек, которого следовало опасаться – что было видно по лицам людей, окружавших меня.

Мне не довелось увидеть буденновские войска в бою, потому что по телеграфу мне сообщили, что в Новочеркасске в любой день ожидается приезд Холмена, поэтому я решил поспешить назад, и мы к концу дня приехали в Боковскую и вовремя поменяли лошадей, чтобы к наступлению темноты добраться до Распопинской.

Последние семь миль проходили по заброшенной земле на южном берегу Дона, где красная кавалерия несколько раз переправлялась, грабя что можно, перед тем как вернуться на другой берег. Мы видели убогие деревни, где стены домов помазаны глиной и крыты соломой, а единственным светлым знаком были белые стены и зеленые купола православных церквей, и в конце концов доехали до небольшого, еще не замерзшего ручья, вившегося черной струйкой по чистому галечниковому руслу среди снега, огибая пучки травы. Степь была зловеще молчаливой, и мы не видели никаких признаков наших кавалерийских разъездов, которым полагалось быть в этих местах. К счастью, не встретили мы и большевиков.

На следующий день мы возвратились в штаб 1-го корпуса в Манелине и пообедали у генерала Алексеева. Он был очень сдержан и, похоже, не хотел делать никаких договоренностей на будущее. Из этого я сделал вывод, что у него больше информации, чем у меня, и это оказалось правдой, потому что в последующие десять дней 1-й корпус вывел свои соединения с северного берега Дона. Зная, что я спешу, он одолжил мне машину, чтобы добраться этой же ночью до Суровикина, но мы замучились со сломанными рессорами и лопнувшими шинами, и нам пришлось провести ночь в маленькой деревушке.

Все мы сгрудились в одной комнате, где в печке полыхали дрова, а хорошо утепленные окна и двери удерживали тепло внутри дома. Ночью приходили и уходили люди в одежде покрытой снегом, лежавшим тяжелыми складками на их шинелях, и из тумана появился, размахивая руками, начальник станции, чтобы сообщить нам, что красные приближаются и что пути напрочь забиты неподвижными составами. Несмотря, однако, на все тревоги, ночь мы провели с комфортом, но, к сожалению, у меня украли револьвер 12-го калибра, и, что еще хуже, я опоздал на проходящий поезд на Лихую, так что мое возвращение в Новочеркасск задержалось на целый день.

С того времени как я уехал, поезд 1-го Донского летучего отряда пришел в Новочеркасск со стороны Царицына, и пилоты сообщили, что армия Колчака отступает на восток по Транссибирской магистрали.

Поддерживавшие его британцы уже отводили свои первые контингенты и исчезали на востоке в снежной пелене, многострадальные солдаты задумывались, ради чего все эти их мучения. Колчак на самом деле начал свое отступление еще в июле, а когда начался вывод британских войск, это было уже начало конца. Его соединениям не хватало продовольствия, горючего, обмундирования и боеприпасов, свирепствовал тиф, и уже по железной дороге на восток намертво замерзали насосы и стрелочные переводы на путях. Сибирские армии становились такими же деморализованными, как и зависевшее от них гражданское население.

– Его войска – под угрозой гибели, – заявил один летчик. – А мы готовимся к эвакуации Царицына.

– Боевой дух Кавказской армии Врангеля быстро падает, – сообщил мне другой офицер. – Она несет большие потери и ведет тяжелые бои, а большевики прислали против них еще войска, которые высвободились в результате отступления Колчака.

Это звучало зловеще, но худшее было впереди, потому что кубанские казаки проявляли явное стремление в любой момент поднять руки вверх и уйти домой, и Врангель передал командование Покровскому, а сам взял на себя руководство группой Добровольческой армии на Харьковском фронте от Май-Маевского, чьи пьяные оргии в конце концов привели его к падению. Он не обращал внимания на важные сообщения, и Деникин отозвал его с поста командующего.

Ситуация была тяжелой, и летчики перебазировались на запад к Суровикину, потому что не питали иллюзий в отношении будущего, если будет перерезана дорога между ними и их единственной линией отхода в донские края. У меня было немного времени на разговоры с ними, да я никак и не мог им помочь, поэтому договорился с начальником станции по поводу проезда на идущем на запад поезде. Я предчувствовал, что по приезде в Новочеркасск буду занят по горло.