Агата Кристи - Расскажи, как живешь

Принцип организации работы очень прост. Все рабочие объединены в бригады. Кайло вручается лишь тем, кто уже участвовал в раскопках раньше или просто производит впечатление сообразительного малого. Всем платят одинаково независимо от возраста — взрослым, подросткам и совсем еще мальчишкам. А кроме того, обязателен милый восточной душе бакшиш — небольшое вознаграждение за каждую находку.

Кайловщик имеет наибольшие шансы найти что-нибудь.

Как только квадрат для его звена определен, он начинает снимать грунт. После него идет рабочий с совковой лопатой, насыпает землю в корзины, и трое-четверо «корзинщиков» уносят ее на расчищенное место, где, высыпав содержимое корзины, снова тщательно его просматривают — на тот случай, если кайловщик с землекопом что-нибудь пропустили. А поскольку носильщиками работают мальчишки, у которых глаз очень острый, им тоже нередко достается награда за какой-нибудь амулет или бусину. Находки они завязывают в подол своего тряпья и предъявляют в конце дня. Иногда мальчишки, не дожидаясь конца дня, показывают найденное Максу, и он решает участь каждой вещицы, — «сохранить» или «шилух» (выкинуть). Это касается незначительных находок — амулетов, черепков, бусин и т, п.

Когда же попадается сразу несколько образцов керамики или кости из какого-нибудь погребения, остатки древней саманной кладки, то бригадир зовет Макса, и место осматривается особенно скрупулезно. Сначала Макс или Мак осторожно счищает с горшков или с кинжала всю землю ножичком, потом сдувают пыль, после чего объект, не сдвигая с места, фотографируют и зарисовывают в блокноте.

Отслеживание остатков строений — дело тонкое, требующее участия специалиста. Старший на раскопе в таких случаях сам берется за кайло и с превеликой тщательностью зачищает кирпичную кладку. Впрочем, и наши кайловщики, неопытные, но сметливые парни, вскоре тоже легко распознают саманную кладку и уверенно докладывают: «Хадха либн» («Саманный кирпич»).

Самые толковые рабочие — армяне, но они, к сожалению, большие склочники и ловко умеют разжигать страсти среди курдов и арабов. Ссоры здесь, можно сказать, не прекращаются. Наши рабочие — народ горячий, и у всех при себе имеются «оборонительные» средства — ножи, дубинки и что-то вроде булавы или трости с тяжелым набалдашником. Они разбивают друг другу головы и затевают жестокие драки — в тот самый момент, когда Макс громко зачитывает им правила поведения на раскопках. Все драчуны будут оштрафованы!

— Отношения будете выяснять после! — кричит Макс. — Я не потерплю никаких драк. Во время работы я ваш отец, а отца полагается слушаться. Мне нет дела до того, кто прав, кто виноват. Наказывать буду обоих одинаково.

Рабочие дружно кивают.

— Да-да, все верно. Он наш отец. Мы должны его слушаться. Во время драки можно нечаянно сломать какую-нибудь ценную находку, которая стоит больших денег!

Но драки все равно вспыхивают. Самых заядлых драчунов приходится увольнять.

Правда, не насовсем, а на день-два; но и те, кого прогнали насовсем, являются после дня расчета и просят поставить их в следующую смену.

День расчета установлен эмпирическим путем — это каждый десятый день работы. Многие приходят из самых дальних деревень и приносят с собой еду (обычно мешок муки и несколько луковиц); этого запаса хватает на десять дней, после чего они просят отпустить их в деревню, потому что кончилась провизия. Главная проблема в том, что работают эти люди нерегулярно: получив деньги, они уходят.

— У меня есть сейчас деньги, зачем мне работать еще? — недоумевают они.

Через две недели деньги кончаются, и они тут как тут: просят принять их обратно. Для нас это чрезвычайно неудобно: звено на каждом из квадратов успевает сработаться, а подобные перебои замедляют раскопки.

Французы придумали оригинальный способ борьбы с «текучкой кадров», которая изрядно осложняет им строительство железной дороги. До тех пор, покуда вся работа не будет сделана, они платят своим рабочим только половину суммы. Лейтенант посоветовал Максу попробовать этот «прием». Но мы решили, что это несправедливо.

Сколько заработали люди, столько и должны получить.

Так что пришлось смириться с этими постоянными уходами и приходами; вот только много возни с ведомостями по зарплате, которые то и дело приходится исправлять и переписывать.

На раскопках рабочий день начинается в полседьмого, перерыв на завтрак в полдевятого. Мы едим арабский хлеб, сваренные вкрутую яйца, а Мишель — это наш шофер — готовит чай, который пьем из эмалированных кружек, сидя прямо на земле. Солнце пригревает, утренние тени придают местности особое очарование, вдали голубеют холмы Турции, а вокруг нас — целое море желтых и алых цветов.

Воздух напоен их свежим ароматом. В такие минуты чувствуешь, как прекрасна жизнь. Бригадиры наши счастливо улыбаются, детишки, выгоняющие коров, подходят к нам и застенчиво смотрят. Одетые в живописные лохмотья, они улыбаются, сверкая зубами. Вид у них такой счастливый, что поневоле вспоминаешь сказочных пастухов, бродящих со своими стадами по холмам. А в этот утренний час так называемые «благополучные» европейские ребятишки томятся в душных классах, без воздуха и солнечного света и, сидя за неудобными партами, корпят над буквами алфавита, выводят непослушными пальчиками каракули! Интересно, думаю я, когда-нибудь, лет через сто или двести, не ужаснутся ли наши потомки: «В те времена детей загоняли в школы и заставляли их часами просиживать за партами! Вот варвары! Мучили бедных крошек!» Вернувшись в настоящее, я улыбаюсь маленькой девочке с татуировкой на лбу. И протягиваю ей вареное яйцо.

Она мгновенно перестает улыбаться, качает головой и убегает. Похоже, я нарушила какой-то запрет.

Бригадиры свистят в свистки. Перерыв окончен. Я брожу по склонам холма, останавливаюсь то здесь, то там.

Очень хочется стать свидетелем какой-нибудь ценной находки, но мне никогда не везет. Битых двадцать минут, опершись о трость-сиденье, я стою у квадрата Мохаммеда Хасана, потом я перехожу к квадрату Исы Дауда — а вечером узнаю, что главная сегодняшняя находка — красивый горшок с насечкой — обнаружилась немедленно после моего ухода.

Мне дали одно щекотливое поручение. Дело в том, что некоторые мальчишки-корзинщики, вывалив снятый грунт на расчищенный участок, не торопятся вернуться на раскоп. Они усаживаются возле куч земли, якобы для дополнительного просмотра, и просиживают таким манером минут по пятнадцать, есть и такие, что ухитряются свернуться калачиком и прямо на грунте преспокойно заснуть!

Проработав недельку соглядатаем, я отчитываюсь о результатах слежки. Вот тот мальчишка, с желтой повязкой на голове, молодчина — не отлынивает ни минуты, а Салаха Хасана не мешало бы уволить — он вечно спит на сортировке. Абдул Азиз сачкует, и тот парень в драной синей куртке — тоже.