Мария Барятинская - Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918

Потом приехали король и королева Англии. Говорили, что императрица Фредерика умирает и что они приехали отчасти, чтобы навестить ее. Несколько лет она ужасно страдала от рака, и никакие лекарства ей не помогали. Королева Александра в Гамбурге долго не задержалась, но до ее отъезда я имела честь быть ей представленной. Я также послала ей цветы от имени своего свекра, который был ей очень предан. Король Эдуард остался, чтобы пройти курс лечения. Он очень рано вставал для принятия водных процедур, всегда болтал и шутил с девушками, которые вручали ему его очки, и стал очень популярен в округе.

В начале августа мы узнали о смерти императрицы Фредерики. Я видела ее на смертном ложе. Какой же маленькой она стала, но какого достоинства и безмятежности были полны ее черты! Я вместе с принцем и принцессой Строцци поехала в замок Кроненберг, неподалеку от Гамбурга, где жила императрица и где находилась великолепная коллекция предметов искусства, которую она собрала, причем многие экспонаты были из Италии. Мы присутствовали при выносе тела, а потом и при погребении. Погребальное богослужение состоялось в маленьком храме в Кроненберге. У гроба стояли кайзер и его старшие сыновья, и церемония была очень трогательной.

В тот же вечер гроб при факелах был препровожден на вокзал и отправлен в Потсдам. Никогда не забуду жуткий эффект той ночи. Мерцающие факелы, темное дождливое небо, дробь барабанов и цокот конских подков кавалерийского эскорта, все вместе это произвело невероятное впечатление.

Наша карета двигалась с трудом, дорога была забита возвращающимися войсками, и всадники постоянно наезжали на нас. Отовсюду слышались предостерегающие окрики. Было так темно, что возницы еле различали дорогу. Лишь спустя долгое время мы смогли выбраться из этой суматохи и на рассвете добрались домой усталыми, замерзшими и голодными.

Осенью состояние здоровья моего мужа вынудило его оставить на какое-то время военную службу. У него случилось что-то вроде нервного расстройства, и ему требовался отдых. Поэтому он поехал в Висбаден, чтобы провести там часть зимы. Там мы часто проводили вечера за игрой в покер с принцем Нассау и его женой, графиней Меренберг, дочерью знаменитого Пушкина. Это были очаровательные люди, которые знали меня с моих детских лет, и мы были рады вновь оказаться рядом с ними.

Мы жили в небольшой усадьбе близ Висбадена, и, пока мы оставались там, у нас был очень необычный английский слуга. Он хорошо исполнял свои обязанности, но, думаю, был не совсем нормальным. Он был жертвой самых странных галлюцинаций. Каждый день он преподносил какую-нибудь новую историю о своих родственниках. Тетя погибла в какой-то железнодорожной катастрофе, сестра опасно больна и т. д. Поначалу я верила ему, сочувствовала и пыталась уговорить его вернуться домой в Англию, даже купила ему билет на поезд. Но он так и не поехал. Наконец я поняла, в чем дело. Когда его мать по-настоящему заболела и сестра телеграммой попросила его приехать, я заставила его поехать.

Здоровье моего мужа в Висбадене все ухудшалось, и, когда мы собрались в Рим, он тяжело заболел. Я так беспокоилась за него, что послала его родителям телеграмму, и было решено, что мы поедем в санаторий в Берлине.

В этих мемуарах я еще не рассказывала о нашем верном Жозефе. Мы приняли его к себе на службу в Монте-Карло, когда ему было лишь тринадцать лет от роду, и он был в прислуге в Cafe de Paris. Его искреннее и честное округлое лицо и удивленные глаза, напоминавшие анютины глазки, очень пришлись мне по душе. Он был из очень бедной семьи, отец его служил кучером, мать – прачкой, и в семье было много братьев и сестер. Родители его были в восторге от нашей идеи взять Жозефа с собой в Россию.

Поначалу он, естественно, чувствовал себя не в своей тарелке, не понимая ни одного слова по-русски и ничего абсолютно не зная. Он увидел в нашем доме великого князя Бориса, кузена императора, и тут же вообразил, что в России только один великий князь, как, например, может быть только один император. Когда ко мне зашел еще один великий князь – не помню, какой – и назвался, к его огромному удивлению, Жозеф ответил ему на французском: «Вы не можете быть великим князем, есть лишь один – великий князь Борис!» Великий князь Алексей, услышав эту историю, сказал мне: «Вы, должно быть, выиграли этого мальчика в рулетку».

Более двадцати лет Жозеф оставался с нами. Он проявил величайшую преданность моему мужу и никогда не покидал его, прослужив ему во время двух войн. В последнюю войну мой муж часто присутствовал при императоре, и Жозеф, являясь очень хорошим фотографом, с разрешения императора сделал ряд снимков. Его очень любил цесаревич, и однажды, когда императорский поезд только что тронулся от перрона, он вдруг крикнул взволнованно своему отцу: «О, мы не можем забыть тут Жозефа!» Он подарил Жозефу золотые часы со своими инициалами, которые тот хранил с религиозным рвением и, к счастью, сумел сберечь в тревожные дни революции.

Уйдя от нас, наш верный Жозеф вернулся в свой родной Монте-Карло.

Как я уже говорила ранее, в 1902 году состояние здоровья моего мужа было настолько тяжелым, что вызывало у нас огромную тревогу. Он представлял собой настоящий сгусток расстроенных нервов. Поэтому его родители решили поместить его в санаторий в Берлине, поручив заботам знаменитого профессора Ренверса. В этом заведении не было медсестринского ухода за больными; палаты, хотя и хорошо обустроенные (надо в этом признаться), были больше похожи на гостиничные спальни, чем на больничные помещения. Питание было самым ужасным, какое только можно ожидать в немецком санатории.

Профессор был личным врачом императрицы Фредерики – мужчина около пятидесяти лет и большой любимец фешенебельного Берлина. Он привык к ежедневному посещению пациентов в клинике, когда он говорил им несколько слов поддержки, а потом считал себя свободным. Когда он разговаривал, чувствовалось, что он слушает только самого себя и очень доволен собой. Недели шли за неделями без каких-либо улучшений в состоянии моего мужа; там действительно ощущался недостаток какого-либо внимания, которого требовали пациенты.

Поскольку приближалась жаркая пора, профессор предложил нам провести какое-то время в санатории, похожем на его собственный, но расположенный в Гольштейне. Он был известен под названием «Немецкая Швейцария» и находился в герцогстве Ольденбургском, а врачом там был человек, которого он нам рекомендовал в самых хвалебных выражениях. Место называлось Гремсмюллен, это примерно в полутора часах езды поездом от Киля, германского порта, столь любимого кайзером в дни проходивших там регат.