Мария Барятинская - Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918

Три дня спустя, пока шла подготовка к отправке его останков в Ивановское для захоронения в семейном склепе, состоялось временное погребение.

В то время император находился на Кавказе, куда он поехал, чтобы поблагодарить свои мужественные войска, с таким успехом сражавшиеся против турок. И мой муж телеграммой известил его о кончине отца. В ответ пришло долгое и трогательное письмо с выражением сожаления.

Потом мы слышали, что перед отъездом на юг император посетил моего свекра и долгое время оставался с ним наедине. Этот визит очень подбодрил умирающего и весьма его осчастливил. Особое обаяние, исходившее от нашего обожаемого монарха, не могло не доставлять радость всем, с кем он беседовал.

Нам пришлось пережить горе потери еще одного человека. Один из товарищей мужа по полку умирал и мог только говорить. Он находился в госпитале императрицы Александры Федоровны и рассказывал нам, как была добра к нему ее величество. Но он ненавидел Распутина, испытывал крайний ужас при виде этого человека, который также часто посещал раненых офицеров.

Печальные и подавленные оттого, что приходится покидать мою свекровь в ее беде, мы с мужем уехали из Петрограда – он отправился на фронт, а я вернулась к своим обязанностям. Сейчас под моим началом был уже настоящий госпиталь, а не просто дом для выздоравливающих, потому что здесь регулярно оперировали раненых.

В Киев приехал его величество император для посещения госпиталей. Улицы были наводнены толпами народа. Энтузиазм достиг предела, и каждый киевлянин стремился хоть краешком глаза увидеть обожаемого государя, который также побывал в Софийском соборе на благодарственном молебне. Мы стояли очень близко от его величества и наследника престола. Моя дочь, как и я сама, была тронута до слез тем, что лицезреет их в такой торжественный момент. Император выглядел очень сосредоточенным, но при этом каким безмятежным и уверенным в себе! Маленький цесаревич в своей солдатской форме был очарователен.

Из Киева его величество отправился в Холм и, когда там увидел моего мужа, милостиво заметил ему: «Мне было очень приятно видеть в соборе лицо твоей жены среди множества незнакомых мне людей».

Успехи, по поводу которых было ликование, выглядели очень обнадеживающими. В наших руках был Львов, столица Галиции, генерал граф Георгий Бобринский был назначен там генерал-губернатором.

Однако генерал Иванов не испытывал чрезмерного оптимизма. Он говорил мне, что мало того, что Галиция – в наших руках. Теперь важно удержать ее. Его тревожила нехватка боеприпасов, которые позволили бы ему удержать свой фронт, и он совсем не разделял уверенности генерала Сухомлинова в том, что Россия имеет все, что для этого требуется. Мой муж как-то застал генерала Иванова стоящим на коленях перед иконой, когда генерал благодарил Господа за то, что боеприпасы были доставлены на фронт в самое нужное время.

Генерал Иванов категорически был против планов Брусилова о продолжении наступления, потому что мы в Карпатах тогда слишком ушли вперед. Обычно говорили, что Иванов все видит в черных красках, но – увы! – этот опытный человек в действительности видел все слишком ясно.

Эту весну мы провели в прелестном доме графини Браницкой в Белой Церкви, когда-то принадлежавшем знаменитой племяннице Потемкина – мадемуазель Энгельгардт, вышедшей замуж за гетмана Браницкого и здесь похороненной. Я знала графиню с детства и была рада побывать у нее и ее дочери, княгини Бишет Радзивилл, к которой я была так привязана. Графиня и княгиня приехали в Белую Церковь прошлым летом, как обычно делали в это время года, а потом собирались отправиться на осень в Ниццу, где у графини была вилла. Но конечно, когда разразилась война, они не смогли осуществить свое намерение и остались здесь.

Русские уже взяли Перемышль, и император решил поехать туда. Генерал Иванов изо всех сил старался переубедить его величество, все еще будучи уверенным, что мы не сможем удержать захваченное, и опасаясь прихода германских войск для подкрепления австрийцам. Тем не менее его величество поехал в Перемышль и также во Львов. В честь успехов в Галиции великий князь Николай Николаевич был награжден золотым мечом, рукоятка которого была инкрустирована алмазами.

Все, казалось, развивалось для нас благоприятно. Но, к несчастью, слишком скоро реализовались прогнозы генерала Иванова. В июне 1915 года русским пришлось отдать Львов, который снова оказался в руках австрийцев, получивших помощь от своих германских союзников. Боеприпасов не хватало, и наши бедные войска отступали с голыми руками, хотя и сражаясь с таким невероятным мужеством. Пало множество отличных солдат и лучших офицеров, а их ряды пополнялись новыми бойцами, необученными рабочими с заводов, мозги которых уже были заражены революционными идеями.

Горестно было видеть такой поворот событий после всего, что совершили наши войска. Приходилось оставлять город за городом. Все госпитали поспешно перебрасывались в тыл. Во Львове это происходило в страшной спешке под ожесточенным обстрелом. Среди беженцев оказалась и сестра императора, великая княгиня Ольга, супруга князя Пьера Ольденбургского. С первого дня войны она не покладая рук работала с невероятным рвением, руководя большим госпиталем. Теперь, когда пал Львов, госпиталь перевели в Киев. В то же самое время в Киев приехал великий князь Александр Михайлович, командующий авиацией, и со своим штабом расположился в городе.

Этим летом вдовствующая императрица приехала в Киев и жила во дворце. Там она провела несколько месяцев, посетив все госпитали. Как мы были горды и счастливы видеть ее в своих рядах и как велика была ее популярность!

Наконец я стала квалифицированной медсестрой и получила право носить форменную одежду. Мой госпиталь был полон, и у нас было много тяжелых случаев ранений. Часто вечерами у нас бывало по две и три операции – профессор не мог приезжать ранее, потому что днем был полностью занят. Особенно мне запомнилась одна операция – она была третьей по счету в ту ночь и очень поздней. Пациентом был молодой офицер, раненный в легкое, а также у него было сломано ребро, часть которого давила на легкое. Случай был очень тяжелый, и хирург опасался, что бедняга умрет под хлороформом, потому что дыхание у него было очень тяжелым. Когда ему делали анестезию, я следила за его пульсом. И заметила, что что-то идет не так, потому что пациент был мертвенно-бледным, и вдруг ощутила, что пульс исчезает. Я схватилась за маску и сорвала ее.

Зрелище было ужасным, и профессору потребовалось полтора часа, чтобы привести его снова в сознание с помощью искусственного дыхания, а я все это время прикрывала рану. Мое лицо и одежда были залиты кровью, хлеставшей как фонтан. К счастью, мы спасли ему жизнь, и профессор высоко оценил мою выдержку. «Вы прошли крещение кровью, княгиня!» – сказал он. Я никогда не забуду эту операцию.