Гарольд Лэмб - Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

Мужчины посмотрели на него и расхохотались.

– О-алла! – со смехом сказал всадник. – Неужто я должен передать письмо самого халифа караванному сторожу с нестриженой бородой? Сам халиф Каира пишет Омару Хайяму, предлагая ему хорошие деньги, если тот составит ему гороскоп. И мне поручено доставить его с почестями ко двору Каира.

– Инш-алла! – воскликнул владелец караван-сарая. – Неужели правда?

Посыльный вытащил из пояса свернутое письмо, перевязанное и запечатанное большой печатью.

– Взгляни сюда! – сказал он.

– Скажи, я ведь не ошибся и господин Хасан из Аламута сейчас тоже при каирском дворе и пользуется особым доверием господина вашего халифа, да? – поинтересовался Омар.

– Кто ты такой, чтобы знать это? Ну да, он – там, как ты и сказал. Но какой…

– Принеси мне перо и чернила, – приказал Омар каравансарайщику, не спускавшему с него глаз.

Омар взял письмо и повертел его в руке. Тяжелое и, без сомнения, длинное. Было бы достаточно просто сорвать перевязь и выяснить, что в нем написано. Омар закрыл глаза и еще раз взвесил письмо на пальцах.

Зачем эти двое подошли к костру и потревожили его в этот час? Теперь перед его мысленным взором снова стоял Низам, опять вопрошавший его, сможет ли он по-новому измерить время, и Малик-шах, жаждущий услышать предсказание, и Акроенос, обогатившийся с его помощью. Теперь ему все стало ясно. Хасан стремился воспользоваться его умом, академики и кади сослали его, а придворные султана насмешничали и издевались над ним… Все это время он был похож на бесполезную листву, гонимую по воле ветра.

Когда-то он был столь самоуверенным, не сомневающимся во власти, которой обладал. Он протянул руку к завесе Незримого, и что же?! Незримое так и осталось столь же далеким, как и прежде.

– Вот перо, – раздался голос владельца караван-сарая.

И Омар вновь почувствовал перо в своей руке.

– Если он умеет писать, – прошептал хозяин посыльному, – никакой он не сторож.

Ему следует поскорей избавиться от этих двоих, перед тем как зазвучит барабан. Да, он должен написать ответ халифу Каира от Омара Палаточника, который сшил себе так много шатров знания. Наклонившись ближе к костру, Омар написал четыре строки на обратной стороне письма.

Когда он протянул бумагу посыльному, тот воскликнул:

– Но ты же даже не прочитал письмо!

– Я знаю, что в нем.

Не спуская с Омара глаз, всадник отступил от костра. Вот он каков, этот Омар Хайям, именно таким его и описывали… чародей, читающий человеческие судьбы. Ведя за собой своего коня, он вошел вслед за хозяином в ворота. Омар внимательно посмотрел через плечо. Созвездие Дракона было уже на гребне холмов, и в воздухе ощущался предрассветный холод. Теперь наконец-то он остался один, без друга, верного спутника, без утешителя, без семьи.

Какие слова говорила тогда Ясми об этом предрассветном часе? Как жестоко оставаться одному без разделенной любви, когда звезды в небе гаснут. Была ли Ясми тенью на завесе Незримого? А Рахим… Рахим, чья кровь капля за каплей падала на глину и никогда больше не потечет по его жилам. Ему, Омару, нельзя думать о них. Их никогда больше не будет. Они не появятся здесь снова, как этот верховой посыльный, прискакавший по большой хорасанской дороге.

Сжав голову руками, Омар раскачивался, стоя на коленях у дороги.

– О, будьте милосердны, – плакал он.

Ибо час их появления был неминуем. Тени собирались в темноте, кружась по дороге. Они толпились теперь подле него, их едва узнаваемые голоса о чем-то кричали, напоминая голос ледяного ветра.

Он не мог коснуться их, хотя и протягивал к ним руки. Не мог остановить их поспешный уход.

Он не мог видеть их. По пятам темноты они стремительно устремлялись вдаль, оглядываясь назад, на него. Их тонкие голоса убеждали его следовать за ними в необъятную даль.

И он должен поторопиться. Он поднял глаза к небу. Звезды исчезли. Пора. Оглушенный, он поднялся на ноги и побежал будить спящих. Когда он ударил по барабану кулаком, стены караван-сарая повторили этот звук.

Омар спешил от человека к человеку, поднимая их из-под стеганых одеял. Зазвенели колокольчики зашевелившихся верблюдов. Кто-то кашлял, кто-то бранился, бадья плескалась в колодце…

– Но, – удивился держатель караван-сарая, пересчитывая монеты в своей руке, – я же видел, как он написал стих на письме халифа.

Хозяин каравана завязал кошелек и спрятал его в пояс.

– Да, Аллах наказал его. И все же он никогда не просыпает солнце. Вот, послушай. – И, повернувшись в седле, позвал Омара: – Эй, сторож, куда идет караван?

Омар, тянущий за веревку первого верблюда, обернулся. День наступил, лучи солнца проникали сквозь пыль, поднятую в караван-сарае.

– Туда, куда ушла ночь, – ответил он нетерпеливо. – Но мы должны поторопиться.

– А где это? – спросил владелец каравана с улыбкой.

Устало Омар провел рукой по глазам.

– Нигде, – сказал он. И, накинув свой ободранный плащ на голову и подняв палку, потянул ведущего верблюда за собой через ворота.

Детали ниспровержения ассасинов ордами хана Улагу и общая история того времени описаны в моей книге «Крестовые походы – костер ислама». ( Примеч. авт. )

В русской литературе встречаются несколько иные даты: родился около 1048 года и умер после 1122 года (См.: БЭС. М., 1988; Краткая литературная энциклопедия. М., 1968), 1131 года (Математический энциклопедический словарь. М., 1995). ( Примеч. перев. )

Низами Арузи Самарканди. «Чахар Магал» («Собрание редкостей, или Четыре беседы»).( Примеч. авт. )

Из «Алгебры» Омара Хайяма.

Любопытно, что слово, использованное для обозначения фонаря, famous, как видно, взято из греческого, а не из персидского языка. ( Примеч. авт. )

В нашей книге мы выдвигаем два положения, отличающиеся от общепризнанных в науке.

Во-первых, даты рождения Омара. Здесь рассматривается дата, приблизительно на десять лет не совпадающая с общепринятой датой его рождения (приблизительно 1052 г. вместо 1043–1044 гг.). Жизнь Омара почти полностью совпала с жизнью Хасана ибн Сабаха, даже при более поздней дате рождения, эти два человека будут идти по жизни рядом в течение более чем семидесяти лет вплоть до смерти. Изучение дат жизни людей, которые знали Омара при жизни, по моему мнению, указывает, что он был моложе, чем принято считать, когда начал свои астрономические изыскания в обсерватории. Ему, по-видимому, исполнилось двадцать лет, когда он принял ответственность за обсерваторию.

Во-вторых, я считаю, что Омар был наполовину арабом. Это подтверждает его собственное имя и имя его отца. Характер его ранних занятий соответствует некоторым личностным особенностям, таким, например, как краткость и прямолинейность высказываний, его терпеливое отношение к работе до самого конца и почти азбучная ясность его четверостиший – черты, не часто встречаемые в персидском. Возможно, что его отец был арабом. ( Примеч. авт. )