Геннадий Барабтарло - Сочинение Набокова

Кстати, любопытно: что если бы Толстой завещал графине Софье Андреевне сжечь «Хаджи Мурата» и «Живой труп», но она, овдовев, не решилась бы, а дочь Александра напечатала бы их в собрании под жутковатым названием «Посмертных художественных произведений» (М., 1911–1913) — многие ли сочли бы это неэтичным поступком? Набоков, как и Толстой, принадлежал к ничтожно малому числу над-нобелевских писателей (Толстой едва было не получил самую первую премию, в первый год двадцатого века, но, хоть и по другим причинам, провиденциально не получил). Такие художники встречаются на очень больших высотах, где воздух разрежен и где плотность населения один писатель на два или три поколения. Поэтому особенно трудно близким решиться на уничтожение даже и обреченной рукописи.

Что я тут считаю, совершенно безразлично: ни я, ни кто другой не может судить о том, этично или нет наследнику распоряжаться своим наследием так, как это ему разсудится за благо. Я знаю Дмитрия Набокова давно, и оттого знаю непосредственно, какой почтительной, редкой теперь любовью любил он своих родителей и с каким благоговением он чтит их память. В своем предисловии он пишет, что в некотором смысле они для него не мертвы, что он с ними советуется в важных случаях. Поэтому я думаю, что в этом деле он унаследовал от отца и должность судьи, и его нынешний приговор, отменяющий прежний, не может быть обжалован никем из публики.

Газета «Известия», 30 ноября 2009. Спрос на это интервью оказался там на десятом месте из сорока, ниже известия о том, что «От импортного мяса у всех растут усы», но выше статьи «Террорист с большой дороги». Вопросы предложила Наталья Кочеткова.

«Лаура» — не первый текст Набокова, который вы перевели. Какие лексические и более широко — лингвистические — особенности этого романа вы могли бы выделить?

Говоря вообще, переводить Набокова на русский язык, без сомненья, несравненно труднее, чем на любой другой европейский язык. Полномерный, т. е. безупречный не только в отношении смысла, но и слога перевод английских вещей Набокова на русский язык теперь в сущности невозможен, потому уже не осталось людей, для которых его язык, как и вообще язык культурной России, был бы природным и естественным в обращении. Замечательно, что первым советским изданием, которое попросило у вдовы Набокова позволения напечатать сочинение ее мужа, оказался именно журнал «Иностранная литература» (они перепечатали «Пнина» в моем старом переложении, в 1985 кажется году).

Специфическая же трудность перевода «Лауры» та, что в гораздо более стыдливом и благопристойном, чем современный английский, литературном русском языке, сдержанном цензурою приличий, вкуса, и наконец печати, не привились удобные средства для выражения некоторых понятий интимной сферы и анатомического лексикона. У Набокова, разумеется, нигде не встречается ничего прямо непечатного, и к тому же эротические сцены обыкновенно описываются поэтическим образом, т. е. иносказательно; но некоторые термины из полового обихода, вполне теперь обычные по-английски, ставят в тупик переводчика, пытающегося переводить Набокова на язык Набокова (а не Савенки или Котофеева, например).

С какими трудностями при переводе вам пришлось столкнуться, учитывая, что текст незавершен?

В известном смысле переводить фрагменты легче, чем цельное, совершенное произведение, каклег- че переводить картинки, чем одну большую картину, где недостатки техники скорее бросаются в глаза. С другой стороны, некоторые места гораздо труднее понять, не зная с чем и как они сопряжены или соположены. Может быть, всего труднее было передать название; как и отчего я в конце концов выбрал вариант из четырех (как и в оригинале) слов, я объясняю в своем большом послесловии.

Русский перевод выполнен в старой, кажется, дореволюционной, орфографии. Какой в этом смысл?

На письме я следую стандартному русскому правописанию, каким оно было до увечной опростительной реформы, декретированной большевиками в 1918 году. Но когда я отдаю то, что пишу по-русски, в нынешнюю печать, то (цитирую послесловие) «по соглашению с издательствами сохраняю только две-три черты старой русской орфографии, оговаривая их в каждом издании как «особенности правописания переводчика»; эти «особенности» на самом деле просто вешки, столбики или кресты на дорожной обочине, напоминающие о произошедшей здесь некогда катастрофе». Напоминание это не лишено смысла: многие нынешние читатели искренне верят в то, что Пушкин, не говоря уже о Герцене, писал по крючково-бархударовым правилам. В саратовском университете до самого недавнего времени была кафедра «Истории СССР досоветского периода».

В одном месте романа Флора названа «Флаурой» — почему?

По-английски «Laura» произносится «Лора» и таким образом выдвигается из Флоры как Лара из Клары. То есть в оригинале Флора и «Флаура» тождественны в произношении, и их слияние в этом месте подчеркивает может быть кажущуюся (на слух, но не на глаз) верность портрета оригиналу.

Первоначальная «Лора» стала у меня «Лаурой» на поздней ступени и после долгих размышлений и колебаний, которые я объясняю в послесловии. Кратко говоря, удержан цветочный мотив, но ценой созвучности. Это похоже на жертву рифмой ради смысла.

Как вы думаете, на героиню какого романа Набокова похожа Флора?

Пожалуй, скорее не романа, а разсказа, и не Набокова, а Чехова: «Супруга» (1895). В сравнительно же небольшой набоковской галерее неверных жен (от червонной дамы Марты и слюдяной Марфиньки до Ады и Арманды) вполне подобных Флоре я не вижу. Ближе всех к ней по типу, пожалуй, Нина Речная (из «Севастьяна Найта») и быть может еще Лиза Пнина.

Однако нужно помнить, что мы толком не знаем ни Флоры, ни тем более Лауры, и в сохранившемся тексте имеются, например, такие две карточки, которые — если только там речь идет о нашей «Флауре» — совершенно меняют сложившееся до этого у читателя представление о героине романа, которая, как игла в сказочном яйце, заключена внутри романа о ее оригинале и о которой сверх этого факта мы не знаем почти ничего. Имея на руках только то, что Набоков успел записать, мы не можем разбить скорлупы сюжета и добраться до иглы замысла, а можем только в задумчивости раскладывать пасьянс из неполной колоды карт.

В начале декабря 2009 года, немедленно после выхода книги в свет, мне прислал свои вопросы Дмитрий Ба- вильский, выпускающий в эфирной сети журнал «Частный корреспондент». Это один из двух случаев, когда мои ответы были помещены в том виде, в каком были посланы, т. е. по русскому правописанию. Это обстоятельство, равно как мои пояснения причин, вызвали целый шквал возмущенных, оскорбленных или пытающихся оскорбить откликов: по словам г-на Бавильского, его частный журнал читает сорок тысяч анонимов. Если после выстрела в тире начинает бешено вертеться мельница, а заяц ударять в литавры, то значит попал в цель. Заглавие и вступление принадлежат г-ну Бавильскому.