Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда

Если и есть богатство, то от своих трудов… Да и красавица. А поет, что соловей заливается. Что скажешь? А все же советую ее, но выбор должен быть твой, тебе жить.

Я просиял весь, без слов понятно стало. Так и порешили, пан в сваты пойдет, как только пост кончится. Вот что значит Гриша, никогда не отчаиваться, счастье всегда впереди!

После смены завод гудел, как улей.

— Слыхали новость? Новое постановление о трудоустройстве передали по радио. Ничего не понятно. С целью укрепления трудовой дисциплины закрепить рабочие места за рабочими. Если и захочешь уйти, то не сможешь, а если по какой-то причине ты захочешь уйти со своего рабочего места, тебе дадут срок на два года. А когда отсидишь, тебя снова закрепят на старое место, горячился худощавый парнишка, — и еще слыхал по радио, вот земля провались подо мною, что если кто открепится и не выйдет только один день на работу, его будут судить. Закрепят за рабочим местом на шесть месяцев и двадцать пять процентов с заработной платы начальство заберет себе, а с твоего процента заберут все долги. О… и еще. Если ты когда-нибудь снова на день открепишься, тогда с тебя начальство возьмет себе пятьдесят процентов, а тебе и на хлеб не останется. Тот кто работает плохо и не зарабатывает и пятидесяти процентов, получит год принудительной работы, пока заработает пятьдесят процентов.

— Да не так, ты все перепутал.

— Может, и перепутал, а все равно так. И еще говорили, если ты бежал и не добежал до завода за двадцать одну минуту, тоже осудят на шесть месяцев, пока двадцать пять процентов отдашь.

— Нам до завода всего пятнадцать минут бежать, мы успеем.

— А если проспишь, как успеешь? Да еще говорили, не добежал сегодня пять минут, потом десять, потом три минуты, потом еще три. Считай, ты не добежал на двадцать одну минуту, вот и отдай двадцать пять процентов.

И так всех рабочих закрепили и больше никогда не отвяжут.

— А я сегодня видел, как наш парторг картинки расклеивал. На картинках люди летают, как бабочки, высоко, выше завода. Одни летят в один завод, другие — в другой, а их ловят сачками. А на другом рисунке этих людей поймали и отрезают ножницами крылья. Стоят двое и режут, нарезали много, целую кучу. Я только не распознал, кто эти двое в галстуках, наверное, наш директор и парторг, у них всегда на шее галстук висит, а может, и выше начальство, и они галстуки носят.

— Ну, это ты уже загнул, где ты такие картинки видел?

— Видел, честное слово, видел.

— А как вы думаете, нас закрепили за работой на два года, а потом открепят?

— Радио ясно говорило, молодые люди были закреплены на два года, а теперь всех рабочих закрепили навсегда. А через два года и вас, как и всех закрепят.

Вечером в клубе состоялся митинг. Директор зачитал новый закон о трудовой дисциплине. Старый закон гласил, что если рабочий хочет уволиться, имеет право на увольнение через две недели после подачи заявления.

А новый закон говорит, что рабочий не имеет права уволиться или поменять работу. За исключением перемены места жительства с выпиской паспорта за пределы города. За самовольный уход с работы — лишение свободы сроком на два года с отбытием в исправительнотрудовых лагерях. После окончания срока обязаны вернуться на прежнее место работы. За прогул одного рабочего дня — штраф, то есть на протяжении шести месяцев будут удерживать двадцать пять процентов с заработной платы. За повторный прогул — удержание пятьдесят процентов в течение шести месяцев или удержание двадцати пяти процентов в течение одного года. За опоздание на работу в течение года свыше двадцати одной минуты — удержание двадцать пять процентов заработной платы в течение трех месяцев.

Уходил с собрания с тяжелым сердцем. Надеялся через два года отработать и уехать, а теперь рухнули все мои планы. Теперь ты вечный раб, никуда не уйдешь, могут лишить зарплаты и ничего не сделаешь. Восемь часов в день, шесть дней в неделю и так без конца. Работа адская, а мне только семнадцатый год, поменять ее не имею права, посадят. Работаю наравне со взрослыми, а получаю в половину меньше, как малолетка. И так будет до двадцати лет. О дядя Тима, вспоминаю твои слова: «В трудную минуту никогда не отчаивайся, счастье впереди». Встретились мы с дядей Тимой, но говорить не хотелось.

— Ну что, Гриша, исполнился твой сон, поймали тебя, ноги в цепь заковали. Первый сон исполнился, но это не беда. Второй твой сон страшнее и, похоже, он тоже исполнится.

Проходили дни, стали забываться наши переживания, но новых законов боялись. Вспоминаю один случай. Это было глубокой осенью, моросил дождь. Выходили пораньше, подъем в шесть часов, чтобы успеть на работу к семи. Был тогда выходной день. Под дождик сон хороший. Вдруг крик:

— Поднимайтесь, на работу опоздали!

Парнишка один свет включил и тормошит нас всех.

— Поскорее одевайтесь, посадят всех за саботаж, гудок прогудел! Уже семь часов, пора на работе быть, а мы спим! Поскорее одевайтесь!

Все вскочили, быстро оделись и побежали. Бежим что есть мочи, через лужи напрямик, ведь за опоздание судят.

Скорее б добежать, чтоб не было этих злополучных двадцати да еще с одной минутой. На проходной вахтер задержал нас:

— Остановитесь, куда это вы бежите?

— Простите, дяденька, простите, проспали чуточку, пустите на завод.

— Куда на завод? Сегодня выходной! Что вы, как с цепи сорвались!

Идем домой, со смеху животы понадрывали. В общежитие приходим, там тоже смех.

Жизнь шла своим чередом. Молодые быстро ко всему привыкают, кажется, уже и горя мало, что тебя закрепили пожизненно кочегаром. Все больше меня интересовала судьба дяди Тимы.

— Дядя Тима, расскажите еще о себе.

— Да что рассказывать… Проходит время, все забывается… Как-то после нашего разговора приходит пан Филипп в кузницу. Веселый, улыбается.

— Бросай работу!

Все бросили и смотрят, что дальше будет. А он нас за труд благодарить начал, а потом и заявляет:

— Итак, работники мои, нет у вас больше пана Филиппа! Конечно, Гриша, в то время уже не было панов, потому что это было после революции, но мы все равно его паном считали. Смотрим на него и не можем понять, что случилось.

— Решил я кузницу передать в собственность Тимофею Гроссману. Он парень трудолюбивый, по сердцу мне. И фамилия его красиво звучит — Гроссман, то есть «Большой человек», может действительно большим человеком станет.

Отдал мне документы на кузницу и ушел. Бросили мы работу, стали бумаги рассматривать. Все законно сделано, нотариусом заверено, печать стоит. Ну и давай меня поздравлять. Работы, конечно, прибавилось. И дом есть, и кузница, и жена, все есть. Но счастье это не долго продлилось, через два года кончились времена НЭПа.