Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы

Затем, приветствуемые бурными возгласами десятков тысяч зрителей, оглашая весь район ревом могучих моторов, мы проезжали по перекрытым полицией улицам к "функтурму" — знаменитой радиомачте около выставочных павильонов, где предстояло открытие автосалона. А чтобы никто из нас не устраивал на маршруте фокусов, впереди следовали две "белые мышки" — полицейские машины. Они задавали скорость движения и тем самым "притормаживали" нас. Но, едва выехав на асфальтовый простор у Браденбургских ворот, мы резко давали газ, вырывались вперед и, поднимая огромное облако пыли, в считанные секунды скрывались за горизонтом.

Немного позже, одетые в белые гоночные комбинезоны, мы, словно "пай-мальчики", чинно сидели на первых скамьях, с гордостью сознавая, что находимся среди "сильных мира ceгo", а те с благожелательным изумлением разглядывают нас. Гитлер осматривал выставочные павильоны, как правило, не менее двух часов. Мы всегда уклонялись от "почетной обязанности" сопровождать его. Сбросив свои белые робы, мы смешивались с толпой штатских.

Однако протокол обязывал нас присутствовать на обеде, который Гитлер давал в своих личных покоях в Имперской канцелярии. Вспоминая эти обеды, я ничего не могу добавить к тому, что уже говорил о фюрере. Гитлер и его окружение казались нам порой несколько примитивными, но над этим мы себе голову не ломали.

Впрочем, в некоторых отношениях трапезы в Имперской канцелярии оказались довольно интересными. Гитлер был вегетарианцем. Я никогда не знал, что существуют на свете повара, умеющие приготовлять такие роскошные, такие поразительно вкусные вегетарианские блюда, какие сервировались здесь. Однако к столу подавали не только овощные салаты, но и мясные блюда, и гости, сидевшие за круглым столом, ели их без всяких стеснений.

Обед проходил в довольно официальной атмосфере. Застольных бесед почти не было. Лишь потом, за кофе, который пили стоя, натянутость постепенно рассеивалась. Гитлер переходил от одной группы гостей к другой и — на свой особый лад — везде заводил оживленный разговор.

Гюнляйн и его штаб пользовались благоприятным случаем, чтобы выпросить согласие Гитлера на осуществление тех или иных планов.

Беседуя с гонщиками, Гитлер вел себя непринужденно. Мы же в своем кругу откровенно отмечали, что почти все его гости ведут себя с каждым годом все более подобострастно.

В сущности, всегда говорил один "он" — остальные только одобряли его взглядами и жестами. Нам, достаточно искушенным, побывавшим во многих странах, эти приглашения на обеды к фюреру были в тягость, хоть они и считались весьма лестными для наших фирм, да и для нас самих.

Но, полные любопытства, мы интересовались всем, приглядывались и прислушивались ко всему и охотно разрешали коротышу Генриху Гофману, этому вечно потному, суетливому, но, безусловно, оригинальному лейб-фотографу, снимать нас отдельно или группами, с Гитлером или без него. Это нас всегда забавляло. А на другой день наши фотографии красовались на первых полосах газет с подписью: "Гонщики, недавно принесшие Германии столько славы, вчера были гостями фюрера".

Но, ничуть не кривя душой, прямо скажу, что каждая рюмка коньяку или бокал вина, выпитые на собственные деньги в какой-нибудь берлинской пивнушке, доставляли нам несравненно большее удовольствие, чем самые изысканные напитки в резиденции фюрера.

Спасительная кружка пива

Настала зима, и как естественное следствие всех этих "государственных почестей" на нас посыпался град приглашений на приемы, празднества, балы и тому подобное. Это свидетельствовало о нашей популярности, но если бы мы стали принимать все приглашения подряд, то нам почти ежедневно пришлось бы совершать дальние доездки, и поэтому мы решили ограничиваться наиболее важными.

Так нам представилась возможность знакомиться с самыми разнообразными представителями "верхних десяти тысяч". Я начал понимать, что на свете существует бесконечное множество представлений о смысле жизни.

Многие из богачей были удивительно самоуверенны, собирались только в узком кругу "своих" и выказывали откровенное пренебрежение к людям скромного достатка. Такое презрение к "малым сим" было мне не внове — видел я его и в отчем доме, хотя, к чести своих родителей, должен сказать, что их холодок к людям недворянского происхождения нельзя было даже в отдаленной мере сравнить с отношением хозяев концернов к беднякам. Дома мы иной раз ели вместо масла маргарин, потому что не желали отказаться от кучера и лакея. Пожертвовать ими было никак нельзя — таковы уж были порядки нашего сословия. Но финансовая аристократия соразмеряла степень своего уважения или презрения к людям только и единственно с их банковскими счетами. А коли нет у тебя такого счета, так ты и вовсе не человек.

Довольно скоро я усвоил, что хотя мое дворянское имя и ценится в этих кругах, оно само по себе не привлекало бы особого внимания, если бы не сочеталось с блестящей славой удачливого автогонщика.

В нашем доме людей встречали по высокородности, здесь же — только по деньгам. Это вынуждало меня к какой-то внутренней перестройке, которая, впрочем, ввиду моих успехов далась мне не так уж трудно.

С особой симпатией относился ко мне председатель правления акционерного общества "Даймлер — Бенц" доктор фон Штаус. Для меня это было вдвойне существенно, ибо, занимая этот пост, он являлся начальником моего генерального директора д-ра Кисселя, а вдобавок возглавлял "Дойче банк" в Берлине. Мой престиж заметно вырос. При переговорах с штутгартскими заводчиками ссылка на мое знакомство с Штаусом срабатывала, как первоклассная визитная карточка.

В моем представлении образы банкира и мясника сливались воедино: мне виделся кряжистый мужчина с сильными длинными руками и угловатым жестким лицом. Однако председатель "Дойче банк" — этого могущественного финансового предприятия — выглядел совсем иначе. Эмиль фон Штаус был среднего роста, круглолиц и полноват, широкоплеч и с короткой шеей. Звучание его голоса выражало стремление властвовать, нетерпимость и безоговорочное желание всегда быть в центре общего внимания. Его облик и манера держаться свидетельствовали о спокойном самообладании и чувстве превосходства, но нисколько не выдавали в нем хладнокровного и расчетливого денежного туза. Этот не лишенный некоторого обаяния господин, пользующийся успехом у женщин, скорее походил на какого-нибудь состоятельного помещика или фабриканта из-под Магдебурга.

Благорасположение д-ра фон Штауса ко мне проявлялось в удивительно частых приглашениях на его в высшей степени шикарную виллу в Грюневальде. Там я был желанным гостем не только по причине симпатий со стороны хозяина дома, но и благодаря известной сенсационности, которой овеяно имя любого знаменитого спортсмена.