Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там

Правда, во время Гражданской войны в России его ещё не было на свете, но был его отец, штабс-капитан царской армии, бежавший из России с остатками разбитой армии Врангеля.

Это многочисленные рассказы отца о том, как доблестно и безжалостно он воевал с «краснопузой сволочью» за своё поместье, за принадлежавшие ему по праву дворянина несколько гектаров земли, создали у Майкла впечатление, что он бывал в тех местах.

Он видел их в своем воображении, настолько реально, словно воочию. Кимрский уезд, небольшой барский дом с мезонином, на фасаде которого, обращенном к реке Хотче, кирпичом выложена дата постройки — 1873. Аллея, обрамлённая молодыми липами на крутом спуске к реке. Небольшая плотина чуть ниже по течению, благодаря которой образовался пруд, в изобилии усыпанный в разгар лета лилиями и кувшинками. Кусты сирени, распространявшими одурманивающее приятный запах, за которыми начиналась обширная поляна, замыкавшаяся со стороны леса хозяйственными постройками. Чуть подальше — родовое кладбище, на первых древних могилах которого из низкорослых деревьев, когда-то высаженных предками, вырос по-настоящему дремучий лес, как живое свидетельство древности его рода, уходящей во тьму веков.

Недоступное Сальковское озеро, необъяснимо правильным кругом брошенное в самую середину леса, полного бесчисленным количеством лося, кабана, волка, лисицы, тетерева, токующего по ранней весне.

Он видел, как цапли, расправив крылья и выставив перед собою необычайно тонкие для такой большой длины, ноги садятся после полёта на раскидистые еловые лапы. И стаи журавлей, собиравшиеся на этом месте на неделю со всего севера России, чтобы подкормиться перед дальним и опасным перелётом к югу.

Майкл, будучи гражданином Франции, добровольно остался здесь, во Вьетнаме, после вывода французских войск, чтобы вместе с подоспевшими американцами не дать коммунистам с севера установить контроль над всей страной.

Пуля поразила американца, не успевшего, как и Майкл, выпрыгнуть их геликоптера в тростник, на землю, в живот, и он теперь, зажав рану рукою, лежал на полу, сучил ногами и проклинал коммунистов.

Пули все чаще пробивали отверстия в обшивке геликоптера, и через них в затенённое чрево корпуса пробивались солнечные лучи, проецируя отверстия солнечными пятнами на пол.

Чтобы хоть как-то обезопасить себя, Майкл тоже завалился на пол, где мог, наблюдая за перемещением солнечных пятен и, прислушиваясь к собственным ощущениям, в какой-то мере судить о маневрах машины.

Он понял, что пилоты геликоптера, чтобы не быть сбитыми, решили снизиться, чтоб на борт могли взобраться так опрометчиво и самонадеянно выпрыгнувшие морские пехотинцы. Как только солдаты, оставшиеся в живых и не раненные, судорожно цепляясь за обрез двери, взобрались в кабину, геликоптер, накреняясь до стука лопастей несущих винтов, резко отвалил в сторону от места боя.

Вышедшие из боя солдаты привычно разместились на скамейках вдоль стен, на полу лежал только прощавшийся с жизнью в нечеловеческих муках раненый в живот американец. Он летел теперь ногами вперед, а у его головы, как раз напротив открытой двери с торчавшим стволом наружу пулеметом, стоял на коленях раненый вьетконговец, прихваченный для допроса соотечественником.

Едва пули перестали делать из фюзеляжа геликоптера решето, как тот приступил к делу. Отстегнув штык-нож, он приставил его к животу несчастного чуть повыше пупка. Видно было, как оконечная острая точка ножа проминает собой нежную смуглую кожу.

«Обезьяна, — брезгливо подумал Майкл. — И разговор у них походит на общение двух обезьян».

Между тем, вьетнамец, задав пленнику несколько вопросов и получив ответы на них, без размаха сунул нож почти до самой рукоятки в податливый живот, повернул его там заученным движением, а когда вьетконговец сник, быстрыми движениями отрезал ему уши и ногой вытолкнул ещё живое тело за борт.

После чего уселся на скамью у противоположного борта прямо напротив Майкла и, как ни в чём не бывало, принялся, прокалывая уши, нанизывать их на капроновую нить, на которой уже висело несколько экземпляров.

Увиденное первобытное злодейство и спокойствие, с каким оно было сдельно, вывернули Майкла наизнанку до болей в желудке. Сквозь непроизвольно выступившие слёзы Майкл ловил остановленный на себе сожалеющее-брезгливый взгляд вьетнамца, и, как только позывы прекратились, понял, что тот по-английски, с чувством превосходства, обращается к нему:

— Это тебе придется доказывать, что ты подстрелил десяток коммунистов. Послушать вас, американцев, так вы уже дважды уничтожили всё население Северного Вьетнама. А я предпочитаю приносить доказательства с собой, по паре ушей с каждого убитого вьетконговца. И мне нечего в конторе доказывать, все аргументы с собой. А теперь скажи-ка мне, давно ли твои предки снимали скальпы с миллионов индейцев, расчищая себе жизненное пространство? Так что не прикидывайся чистоплюем, это вы, теперешние янки, вырезали всё коренное население Америки, а теперь навязываете свой образ жизни всему миру. А у нас нет времени резать скальпы, поэтому мы режем уши, это намного быстрее. Тьфу!

Вьетнамец смачно сплюнул и отвернулся.

Теперь не было того парадного строя геликоптеров, как час назад, когда они вылетели с базы на север, предвкушая победу в бою. Теперь каждая машина, вырвавшись из огня, возвращалась самостоятельно. Вот внизу потянулись лачуги пригорода Сайгона, несколько улиц с двух — или трёхэтажными домами, президентский Дворец, лужайка перед казармой морской пехоты США, откуда они недавно улетали, чтобы задать трёпки вьетконгу. Но по тому, сколько мест пустовало теперь в геликоптере, и по сменившемуся составу пассажиров, следовал безошибочный вывод, что трёпка удалась скорее коммунистам, чем американцам с их вьетнамскими «друзьями».

И тут Майкл вдруг сообразил — за короткое и ужасное время боя вьетнамец просто не имел возможности сбегать в сторону джунглей за доказательствами своей победы. А это значит… Да, он отрезал уши рядом с геликоптером у своих, возможно ещё живых, сослуживцев.

На пути в казарму перепачканных грязью и кровью солдат встречала не только медицина. Рядом с командиром части стоял незнакомый штатский, и Майкл по их взглядам и жестам интуитивно почувствовал, что они беседуют о нём.

— Майкл Курапофф? — спросил незнакомец, и по тому, что он, а не командир части, заговорил первым, Майкл понял, что к нему обращается большая шишка, и утвердительно кивнул.

— Ну вот и славно, — продолжал незнакомец. — Зовите меня просто — дядюшка Билли. Правда, это звучит несколько фамильярно, но так нужно для чужих ушей. А мы давно знаем вас, как дисциплинированного и исполнительного солдата, которого ждёт несравнимо более важное занятие, чем стрельба по вьетконгу.