Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там

— А ты, капитан, был на фронте и не знаешь, что за переполох? — вопросом на вопрос ответил Севрук. — По нам бьет вся ПВО города. Непривычно, видать, смотрится наша «пешка» с таким ярким хвостом.

— Так я отверну? — спросил Васильченко. — А то собьют.

— Взлетай, как взлетаешь, не отворачивай, тогда не собьют.

Вспышки по-прежнему отставали от самолета. В минутной паузе чувствовалось недоверие пилота к совету Севрука. Но как только минута благополучно миновала, спокойный голос Васильченко констатировал:

— И вправду не могут сбить. Но проверку готовности мы им устроили.

Обстрел прекратился, когда они были на высоте шесть тысяч метров далеко за городом.

— Капитан, — выключив РД-1, сказал Севрук, — мы проделали только половину пути, нам предстоит еще вернуться. Мой тебе совет на случай, если Бекетов не догадался позвонить в ПВО: спикируй возможно ниже и иди к аэродрому так, чтобы колеса сбивали траву. Помнишь, справа от аэродрома есть церковь? Так мы должны лететь ниже ее колокольни. А я посплю.

— Я тебе посплю! Ну-ка покажись мне, — между обшивкой фюзеляжа и баками с топливом для ЖРД был небольшой просвет. — Да ты без маски! — удивился пилот.

Севрук только сейчас понял, почему его клонит ко сну: он забыл надеть кислородный прибор.

Это была единственная воздушная тревога, объявленная в Казани за всю войну.

— Как ощущения от полета, Александр Григорьевич? — задал традиционный вопрос Севрук.

Тогда и родилась знаменитая фраза, повторяемая многими пилотами, летавшими на машинах с ЖРД:

— На такой машине летать, что тигрицу …бать: и страшно, и никакого удовольствия.

Полеты с ЖРД постепенно становились обычным делом. Теперь мотор включали на разных высотах и по несколько раз кряду.

В отчете летчика-испытателя А. Г. Васильченко появились такие слова: «…пилотирование самолета с включенным РД-1 и без него одинаковое. На выдерживании улучшается поперечная устойчивость, угол набора высоты увеличивается. Включение РД-1 в горизонтальном полете создает давление на штурвал в сторону кабрирования до установления скорости. Дополнительные вибрации и тряска отсутствуют…»

Оставалось проверить запуск на больших высотах. Тут двигатель капризничал, предстояло разобраться в причинах этого явления.

— Доминик, дай-ка я слетаю, — Королев застегнул молнию мехового комбинезона. — Вот только мой шлем остался в ОКБ, в ящике стола.

— Давай я кладовщицу попрошу сбегать за ним, — с пониманием отнесся Севрук, знавший, что Королев летает только в своем тоненьком, без меха, потертом шлеме еще со времен полетов на планерах в Коктебеле.

— Ладно, одолжи мне твой, — попросил Королев техника. — Взрослые люди, а все в дурацкие приметы верим!

Стартовали теперь обыденно — без зрителей и пушечного салюта — все привыкли к их полетам.

Машина набирала высоту, лежа в вираже так, что конец ее левого крыла обводил невидимым кругом территорию завода. Ровная работа моторов, шум протекающего мимо упругого воздуха, воздушный океан, начинавшийся тут же, стоит только протянуть руку, мощные вихри облаков, столбами подпиравшие синеющее вверху небо, — все это необъяснимым образом создавало восторг полета, и это — момент истины. Рутина осталась на земле, а все заботы стали мелкими и ничего не значащими.

— Высота семь тысяч, — отвлек Королева голос Васильченко. — Даю площадку.

Самолет шел курсом на восток. Через остекленную носовую часть кабины пилоту было видно, как бублик антенны радиополукомпаса подплывает к очертаниям берега Волги. Если тут запустить РД-1, с завода будет хорошо видно.

Поэтому Васильченко и скомандовал:

— Пуск!

Королев привычно включил муфту привода насосов, зажигание и открыл вентили.

Мощный взрыв потряс машину Королев увидел, будто в рапидной киносъемке, как, кувыркаясь, в бездну улетали обломки ракетного мотора и куски обшивки. Из хвоста, там, где недавно был мотор, клубами вырывались пары азотной кислоты прозрачным желтым (лисьим) хвостом тянулись за самолетом.

Пары азотки подсасывались потоками воздуха по фюзеляжу в кабину и кисловато пахли, раздирая гортань.

От рулей высоты целыми остались только части, прилегающие к килям, все остальное было изуродовано, рваные края металла торчали самым немыслимым образом.

Самолет раскачивался с крыла на крыло, будто раздумывая, в какой штопор сорваться — правый или левый. Но летел!

— Как, Серега, жив? Что там произошло?

Королев нажал кнопку самолетного переговорного устройства.

— При запуске взорвалась камера сгорания, взрывом повреждены хвостовая часть фюзеляжа и рули высоты, — покашливая от разъедавшей горло азотки, сообщил пилоту Королев.

Тогда понятно, почему самолет потащило вверх. При срабатывании мотора — на кабрирование, да руль высоты разорвало так, что он тоже срабатывает на кабрирование. Чувствовалось, что Васильченко тяжело дышит.

— Я штурвал, слышь, от себя до приборной доски сдвинул, а он все вверх лезет.

— А ты попробуй потихоньку убирать обороты, но так чтоб не свалиться, может так, на грани срыва и дотянем?

Моторы заработали приглушеннее.

— Вроде бы получше стало, но скорость на пределе минимума, — сказал Васильченко. — Ладно, потопаем домой потихоньку.

Покалеченный самолет, отмечая свой путь бурым клубящимся шлейфом, издали заходил на посадку.

Внизу промелькнула линия берега Волги, железнодорожная ветка, справа, уже выше крыльев, колокольня церквушки.

— Эх, штурвальчика бы мне еще! — мечтательно воскликнул Васильченко и в тот же момент самолет с силой ударился о взлетную полосу, и «замочив козла», покатился по ней.

— С благополучным прибытием, вас, Сергей Павлович, на грешную землю!

— Взаимно.

Васильченко осмотрел хвостовую часть «пешки» и, постучав сапогом по колесу, убежденно сказал:

— Не поленился бы смотаться за своим шлемом, ничего такого и не было бы.

Рассмотрев записи параметров, сделанные в этом полете, Глушко принял радикальное решение — ввел зажигание самовоспламеняющимися при контакте друг с другом компонентами топлива. Ракетный мотор получил индекс РД-1 ХЗ (химическое зажигание) [5] Кто знает, может быть после этого случая С. П. Королев на ракетах своей конструкции применял в качестве окислителя только жидкий кислород. Даже тогда, когда были разработаны, успешно испытаны, установлены на боевое дежурство боевые ракеты Михаила Кузьмича Янгеля. На этих машинах компонентами топлива были азотная кислота-гептил (несимметричный диметилгидразин) или азотный тетроксид-гептил. Несмотря на чрезвычайно высокую токсичность этих компонентов (концентрация гептила, равная одной десятитысячной миллиграмма в литре — летальная доза для человека) были освоены промышленное производство, сделаны поезда для транспортировки по железным дорогам общего пользования, разработаны необходимые материалы и решены многие другие проблемы, обеспечивающие безопасную эксплуатацию. Одновременно, применение этих топлив позволило процентов на двадцать уменьшить размеры ракет при той же, как у королевских машин, массе выводимых на орбиту грузов. К началу шестидесятых годов прошлого века, то есть, к началу «лунной гонки» с американцами, ОКБ, руководимое В. П. Глушко, разработало двигатель на компонентах азотный тетроксид-гептил для ракеты Н-1. Но С. П. Королев отказался от него. В результате, вместо нескольких двигателей конструкции В. П. Глушко тягой по 500–600 тонн каждый, на ракету Н-1 было установлено тридцать «кислородных» двигателей тягой всего по 150 тонн, превратив, таким образом, ракету в «склад двигателей» и погубив ее, а вместе с ней, и лунную программу. .