Артем Драбкин - По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии

— Запись в личном деле, что человек был в штрафной роте, могла после войны повлиять на что-либо?

— Я, например, после войны никому не говорил, что был в штрафной.

Ведь не будешь же ты каждому встречному или каждому своему начальнику объяснять, что служил в штрафной в постоянном составе, а не попал туда за мародерство, убийство офицера или за дезертирство… Штрафная рота — это в какой-то степени клеймо на будущее для всех бывших солдат и офицеров штрафных подразделений, и не важно, кем ты в ней был…

Последнее время есть тенденция представить всех бойцов, попавших в штрафные роты и батальоны, невинно осужденными, жертвами сталинского режима и командирского самодурства и так далее.

Это не совсем правильно. Большинство штрафников оказались в штрафных ротах именно потому, что они нарушили приказ, закон или устав. И пусть это были законы военного времени, жестокие и порой несправедливые, но они были обязательными. Я вспоминаю уголовный бандитский контингент нашей роты. Кто из них был божьим агнцем? Никто… В другие штрафные роты, куда направляли бойцов и офицеров из Действующей армии, нередко попадали не виновные ни в чем люди, но в нашу 138-ю ОАШР? Кроме заводских пацанов, все остальные попали в штрафники заслуженно, за настоящие, а не за мнимые грехи, и сами они это хорошо понимали… Я вспоминаю ЧП, которое случилось в нашем ЛВМУ имени Щорса уже в эвакуации в Омске. От нашего училища отправляли курсантские караулы на вокзал, на охрану местной нефтебазы и военных складов. Караул из 12 курсантов второго батальона отправился патрулировать вокзал и охранять вокзальные объекты, одним из которых был почтовый склад, где собирали со всей страны посылки, не нашедшие своих адресатов. Караул что-то своровал из этого посылочного склада, об этом как-то узнали особисты, и все 12 человек были отданы на суд трибунала.

Начальника караула старшину Костяновского и разводящего приговорили к расстрелу, остальных десять курсантов отправили в пехоту на передовую. Такие были законы в военные годы, жестокие до крайнего предела. А Костяновский был хорошим парнем, разве он заслуживал такой позорной смерти за мелочь, за кражу посылок?

— Давайте перейдем к вашим фронтовым профессиональным обязанностям.

Какую помощь мог оказать военфельдшер на поле боя? В чем была специфика работы медика в боевых условиях в штрафной роте, в чем было отличие, скажем, от действий санитарного взвода стрелкового батальона? Какие медикаменты были в распоряжении военфельдшера?

Какими были средства эвакуации раненых с поля боя в 138-й ОАШР?

— Начнем по порядку. В штрафной роте количество убитых в бою всегда превышало количество раненых. В обычных стрелковых ротах соотношение убитых и раненых было обратно противоположное.

И ранения у штрафников в большинстве были тяжелыми, особенно когда боец получал разрывную пулю.

Для эвакуации раненых в тыл я имел единственное транспортное средство — одну подводу с лошадью.

И представьте себе на мгновение, если у тебя скопилось человек тридцать раненых, как всех эвакуировать в тыл одной подводой? А сколько раз штрафной роте приходилось действовать ночью, в отрыве от основных сил дивизии, когда только Бог знает, где находится санбат, где уже наши, а где еще засели немцы. Как в таких условиях срочно доставить на ПМП или в санбат тяжело раненного бойца, который без срочной операции точно помрет в ближайшие часы? Выручала помощь от соседних частей.

Личный состав, санитаров, я себе подбирал из крепких по виду штрафников, по одному-два санитара на взвод, и возле себя всегда держал одного человека. Санитарам-носильщикам объяснял заранее, куда оттаскивать раненых, но бой штука сложная, обстановка быстро менялась. Во время разведки боем работать и вытаскивать раненых было проще — точка для сбора находилась на постоянном месте.

Объем помощи раненым на поле боя, которую мог оказать военфельдшер, был небольшим, и был он следующим: или ты, или санитар выносит раненого из-под огня, дальше — немедленная остановка кровотечения, перевязка и по возможности немедленная эвакуация тяжелораненых в полковую санроту — ПМП. Хирургических инструментов у батальонных военфельдшеров не было, да их и не учили в училище совершать какие-либо хирургические манипуляции. Лекарства — камфара, новокаин или другие обезболивающие средства — имелись только в санроте, на полковом медицинском пункте, так что я лично не мог оказывать медикаментозную помощь. Из всех лекарств в штрафной роте держали добытый на тыловом аптечном складе по великому блату сульфидин, для лечения канарейки, если кто прихватит…

Я в бой ходил с санитарной сумкой, набитой перевязочным материалом. Автомат «ППШ» с собой обычно не таскал, обходился «TT» или трофейным «Парабеллумом».

— И как, выручил трофейный «Парабеллум»?

— Дважды. В Пруссии. Там часто бои шли прямо в населенных пунктах. Один раз в ночном бою в каком-то поселке снял крадущегося тихой сапой немца выстрелом через дорогу, метров за десять от него. А вот второй раз немец внезапно выскочил из-за дома прямо на меня, вскинул винтовку и выстрелил, да нервы его подвели, в упор промахнулся, а между нами всего пара метров была.

Я «Парабеллум» успел выхватить и выстрелил ему прямо в голову, наповал…

— Вы хотели рассказать, как 138-я отдельная рота за месяц потеряла четырех своих командиров.

— Первым погиб капитан Мамутов. Глупо, нелепо, страшно… Зима сорок пятого года в Восточной Пруссии выдалась снежной, и там, где сейчас в Калининградской области находится поселок Маевка, мы захватили конезавод, и вся штрафная рота стала кавалерийской, личный состав передвигался верхом на лошадях или на санях. У меня вообще сани были накрыты трофейным ковром, и рядом со мной стояла канистра коньяка… Шли на Багратионовск, и в районе монастырской больницы ротный на санях вырвался вперед, неподалеку заметил хутор. С ротным вместе в санях были ординарец и особист Кобыхно.

Пока мы их догнали, Мамутов уже лежал мертвый… Произошло следующее. Они втроем зашли в дом на хуторе, и Кобыхно стал показывать капитану свой новый трофей, пистолет «маузер». Раз щелкнул маузером, другой, и раздался выстрел. Случайной пулей Мамутов был убит. А ординарец сразу разоружил Кобыхно… Мамутова мы похоронили в Хальсберге, а Кобыхно повезли на следствие в тыл, и к чему его присудили за убийство по неосторожности — я так и не узнал. Прислали к нам нового ротного, человека со стороны, капитана Орешникова, бывшего адъютанта командира дивизии. Он не был боевым офицером, орлом и примером, и на командование штрафной ротой по своим личным качествам явно не тянул. Он продержался у нас с неделю, а потом получил ранение шальной пулей в живот. Орешников был в бункере, окошко которого было закрыто куском фанеры, так пуля пробила фанеру и попала в капитана. Его отправили в тыл, но выжил ли он, не знаю. После него роту принял Аптекарь. Мы пошли в разведку боем, я находился рядом с Мишей. Немецкая мина упала прямо между нами, разрыв — и Аптекарь свалился на меня, уже без сознания. Кроме осколочных ранений, когда его оттаскивали в тыл, Миша получил вдобавок пулевое ранение в руку. Следующим ротным стал Васильев. Едем вперед на трофейном фаэтоне, сплошной линии фронта не было. Нарвались на засаду, попали под минометный обстрел, и Васильева сильно посекло осколками… Из армейского резерва нам прислали нового командира роты.