Григорий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

— На сколько человек банкет, Никита Сергеевич?

— На сколько хотите. Еще раз примите мои поздравления и передайте всем товарищам большое спасибо.

— До свидания.

Положив трубку, Рябиков вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони, с напускной строгостью уставился на Григоренко:

— Банкет… Легко сказать. А где я буду устраивать этот банкет?

— Василий Михайлович, у нас тут на выходе здание солдатской столовой, — сказал Григоренко.

— На выходе, — значит, с недоделками? Думаешь, заказчик на радостях даст поблажку?

— Строители такие же люди, как и заказчики. Ради банкета наведем полный марафет. Ведь вы же и нас, грешных, пригласите на банкет?

На банкете царило приподнятое, торжественное настроение. А почти в конце банкета, когда официальные тосты были исчерпаны и пошли региональные тосты по отдельным компаниям, в помещении стоял сплошной веселый гул. И тогда сквозь этот гул прорезался бас, подражающий диктору Левитану:

— Товарищи правительство!

Этот призыв повторялся через равные интервалы времени и постепенно привлекал к себе внимание присутствовавших на банкете. Кто услышал раньше, утихомиривал своих шумливых соседей, многим показалось, что началась передача правительственного сообщения. В зале установилась полная тишина.

— Товарищи правительство! — продолжал полковник из-за стола, где сидели строители. — Строители просят издать закон, по которому им один день засчитывается за три во время пребывания на полигоне генерала Григоренко…

Второй пуск Р-7 прошел безукоризненно. Теперь головка действительно достигла земной поверхности в заданном квадрате, и кое-кто начал намекать Василию Михайловичу насчет банкета по этому случаю. Банкет состоялся, но уже не за государственный счет, а в складчину, в которой участвовал и я. Когда прошли главные тосты, откуда-то появился баян, и Рябиков недурно сыграл несколько старинных русских вальсов, потом вовсю шпарил «барыню», «Коробейники», «Катюшу». Между тем Королев увел меня к столу, налил коньяк в две рюмки и предложил тост:

— За конструкторскую солидарность!

Потом я разлил по рюмкам оставшийся в бутылке коньяк и в свою очередь предложил выпить «за конструкторскую солидарность по-капъярски», намекая на эпизод из капъярских будней, проведенных в ожидании подходящей погоды для пуска Р-5 с атомным зарядом.

В командирской столовой, временно развернутой в сборно-щитовом домике, к услугам посетителей был шкаф, из которого они по желанию могли сами брать бутылки с коньяком. Мы с моим замом однажды, преодолев робость, тоже решили пообедать с коньяком, но сочли, что выпить бутылку на двоих неприлично, и поэтому половину бутылки оставили на ужин, пристроив ее в тот же шкаф. Но, придя на ужин, обнаружили свою бутылку пустой, с надписью на этикетке: «ГВ! У нас не принято оставлять недопитые бутылки. СП». Теперь, вспомнив об этой капъярской шутке, СП и я вернулись к компании, окружавшей Рябикова — баяниста. Вероятно, я жадно следил взглядом за пальцами, за мехами, и это заметил Василий Михайлович. Остановив игру, залихватски, как деревенский парень, улыбаясь, он сказал:

— Эх, люблю побаянить, да жаль, что некогда. А ты, Василич, видать, тоже баянист? На, повесели душу.

Рябиков протянул мне баян, но я стоял, не зная, что делать с баяном. Василий Михайлович нажимал: мол, давай, играй!

— Не хочу срамиться после вашей игры. Всю жизнь мечтал о баяне, но приобрел его себе только год назад. А учиться некогда. Так и остался я на уровне школьной самодеятельности по классу балалайки, мандолины и гитары.

— Нет, все же я тебе устрою особый тульский баян по спецзаказу. Будет и у тебя самый лучший в России баян, — не унимался Василий Михайлович.

К нам подошел заместитель Королева Василий Павлович Мишин — рослый, плотный круглолицый крепыш, радостно возбужденный, широко улыбающийся, подогретый вином. Обнял меня и говорит:

— Василий Михайлович, правда — он хороший мужик? А занимается дохлым делом. Ну, скажи, разве можно бороться с нашей «семеркой»? Бросай свое дохлое дело и переходи на наши дела.

— Нет, уж ты извини, тезка, — ответил Рябиков. — Ты забыл, что еще недавно и ваше ракетное дело кое-кто считал дохлым. Когда-нибудь мы и у Григория Васильевича погуляем на банкете.

На следующий день Рябиков пригласил меня лететь в Москву вместе. В самолете он завел речь о работах по ПРО:

— Не кажется ли вам, что наша система «А» строится не на том месте, где надо? Королев через ваш Сары-Шаган — вон куда сиганул. Вот туда бы перекантовать систему «А».

— Я — за. Что нам стоит дом построить?

— Нарисуем — будем жить? Согласен с вами — весь полигон туда не посадить. Это было бы страшно дорого и долго. Но вот вашу РЭ там можно было бы повторить. Для радиолокационных наблюдений за головками МБР на нисходящем участке траектории. Попробуйте набросать наметки к проекту постановления правительства. Дальше у нас в Спецкомитете Киясов поработает со своим отделом без вас, а вы постарайтесь ориентировать в этом вопросе генерала Григоренко, чтобы он прикинул строительную часть этого дела. Думаю, что там надо будет с доставкой строительных и технологических грузов уложиться в короткий навигационный период с привлечением большого отряда самоходных барж.

Так был предрешен вопрос о создании экспериментальной радиолокационной установки РЭ-3 на Камчатке. Из экономических соображений мы не могли позволить себе то, что сделали США на атолле Кваджелейн в Тихом океане: развернуть полный полигонный комплекс ПРО в районе падения своих МБР.

Все началось с того, что по линии ПВО вплоть до правительственного уровня прошел сигнал воздушной тревоги. Командование ПВО доложило Хрущеву, что это была ложная тревога, выданная по ошибке дежурным одной из радиолокационных станций внешнего кольца ПВО Москвы. Хрущев приказал Рябикову лично с необходимыми специалистами разобраться в этом деле и доложить. Рябиков вызвал к себе инженер-капитана Остапенко — он еще в ТГУ курировал работы по созданию радиолокаторов обнаружения системы С-25, был председателем рабочей комиссии по приемочным проверкам локаторов на объектах.

— Собирайтесь, поедете со мной на объект. Там уже один капитан сидит на гауптвахте за объявление ложной тревоги, и вы сможете составить ему хорошую компанию, — с напускной строгостью встретил Рябиков Остапенко.

На объекте в кабинете главного инженера провинившийся инженер-капитан подтвердил, что он видел на экране отметку цели, которая то появлялась, то исчезала, но он уверен, что это была настоящая отметка от самолета-нарушителя. Он видит свою ошибку в том, что Долго присматривался к экрану и объявил тревогу с включением передачи данных на вышестоящий КП уже тогда, когда цель вышла из зоны станции. Поэтому все начальники решили, что тревога была ложной.