Григорий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

Я опасался, что после 4 марта эти силы будут еще агрессивнее и изощреннее мешать продвижению этого дела, началом которого явилась система «А». Ибо благодаря первым успехам этого дела оно в воображении вчерашних скептиков уже перестало быть глупостью, превратилось в мираж уплывающего от них престижного казенного пирога, и они, движимые воспаленной алчностью и корыстолюбной завистью, изо всех сил начнут работать локтями, пробиваясь к этому пирогу.

Горько и обидно писать об этом, но, увы, мои опасения более чем оправдались. Дело, начатое в системе «А», — поражение баллистических ракет безъядерными противоракетами, — не получило продолжения и преемственного развития в наших работах по проблематике ПРО. Оно было задушено и предано забвению невежественными охотниками до легких противоракетных хлебов и пирогов, способными лишь заглатывать зарубежную дезинформацию либо зарубежные идеи, отработавшие свое и за ненадобностью выброшенные на свалку.

Но я, конечно, не мог даже на секунду помыслить о возможности такого жуткого финала, когда 31 августа докладывал Президиуму ЦК КПСС о результатах работ, выполненных на средствах системы «А» и об уточнениях тактико-технических характеристик системы ПРО Москвы. Проект представленного при этом докладе постановления был принят, и в нем был даже пункт о представлении к награждению орденами и медалями СССР наиболее отличившихся участников создания и испытаний системы «А». Впрочем, этот пункт никто не собирался выполнять, так как руководство головного министерства в лице самого министра Калмыкова было против него. И, конечно же, не мог я подозревать, что моим «родным» Минрадиопромом вместе с неугомонным Челомеем готовится мощная торпеда против всего, что записано в этом постановлении. И будет ей название — система «Таран».

…Впервые фамилию Челомея я услышал в июне 1960 года на собрании отделения технических наук Академии наук СССР, посвященном очередным выборам в члены-корреспонденты и действительные члены (академики). Академик А. А. Благонравов зачитывал фамилии выдвинутых кандидатов, среди которых был и «известный конструктор летательных аппаратов член-корреспондент Академии наук СССР Владимир Николаевич Челомей».

Я бы и не обратил внимания на эту кандидатуру, если бы не одно, показавшееся мне странным, обстоятельство: специалист по механике выдвинут на избрание в академики по автоматике. Я вообще впервые, после избрания меня в членкоры в 1958 году, присутствовал на выборах, не знал положения о выборах, думал, что это такая же примерно процедура, как выборы в профсоюзной организации. Не знал я и того, что голосовать будут только академики и поэтому не очень даже прилично членкору высказывать свое мнение по кандидатам в академики. Более того: я первым взял слово при обсуждении и заявил, что В. Н. Челомея надо избирать по специальности «механика», а не «автоматика».

Когда я сел, сидевший рядом со мной Сергей Павлович Королев тихонько сказал мне: «Ну и мудрец же ты, ГрЫша (он так и назвал меня по-украински через «Ы» и на «ты», чего никогда не делал раньше): ловко ты отвел кандидатуру Челомея». Я искренне удивился, сказал, что никакого отвода я не имел в виду. Тогда Сергей Павлович объяснил мне, что по механике вакансии не объявлялись и поэтому, выборы по этой специальности проводиться не будут. Таковы уставные правила. Я сказал: «Тогда и нечего было ему выдвигаться».

После меня поспешно поднялся с места завотделом ЦК КПСС по науке, членкор В. А. Кириллин и сказал, что Челомей — ученый широкого профиля и практически много занимается проблемами автоматики, поскольку она широко применяется в современных летательных аппаратах. Прозрачно намекнул, что ЦК может выделить дополнительные вакансии, чтобы кроме Челомея можно было избрать и других кандидатов по автоматике. Голосование показало, что устами новичка-членкора глаголила истина: в первом лее туре на объявленную вакансию по автоматике был избран Вадим Александрович Трапезников, директор института автоматики и телемеханики АН СССР.

На дополнительно раздобытую Кириллиным вакансию был избран Борис Александрович Петров — впоследствии председатель «Интеркосмоса». Предложение попросить в ЦК еще одну вакансию для оставшегося единственного кандидата академики отвергли, заявив, что на этот раз откажутся от участия в голосовании, один из них даже заявил, что все это начинает походить на балаган.

Это происходило летом 1960 года, а год спустя 31 июля мне позвонил по кремлевке Сергей Павлович и предложил встретиться. Место встречи — в переулке у «устиновского» входа в Миноборонпром. К нему почти одновременно причалили Королев на ЗИС-110, я — на ЗИМе. Сергей Павлович выпроводил своего водителя к моему, — мол, у вас и у нас найдется о чем поговорить. Потом поднял стеклянную перегородку, отделявшую пассажирский салон ЗИСа от водителя, в лоб поставил мне вопрос:

— Григорий Васильевич, до каких пор мы будем терпеть этого бандита — Челомея?

— А что мы можем сделать? Он не один и действует через подручных и всевозможных подлипал.

— Давайте напишем вместе письмо в ЦК.

— Но оно все равно попадет к Хрущеву.

— Хрущев — это еще не ЦК, — сказал Сергей Павлович.

Сергей Павлович вел разговор твердо и решительно, и я понял, насколько его допекла проводимая с одобрения Хрущева «всеобщая челомеизация» ракетно-космической техники. Ставка делалась на то, чтобы прибрать к рукам Челомея вспаханную и засеянную Королевым и Янгелем ракетно-космическую целину. Мне довелось присутствовать на ряде совещаний, проводившихся Никитой Сергеевичем в присутствии в качестве статистов Л. И. Брежнева и Ф. Р. Козлова. На этих совещаниях Челомей выступал со своими прожектами «универсальных» ракетно-космических систем с иллюстрацией на плакатно-ватманскои живописи.

Причем это все, как правило, сопровождалось указаниями о подключении в ОКБ Челомея работавших с Королевым или Янгелем конструкторских организаций по двигателям, системам управления, без которых разработки Королева и соответственно Янгеля повисали в воздухе. Я случайно был свидетелем очень резкого разговора Королева с Глушко в кулуарах одного из таких совещаний. Сергей Павлович говорил примерно следующее: «Ничего, мы с Кузнецовым обойдемся и без тебя, но ты еще будешь на коленях просить у меня работу» (подлинные образные выражения я отпускаю).

Я понял, что Глушко переметнулся на более легкие челомеевские хлеба, оставив Королева без двигателей в его лунном проекте, а Кузнецов — конструктор авиационных двигателей, который, по замыслу Королева, должен был его выручить в связи с отступничеством Глушко.