Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Два внутренних двора, готический и еще более красивый романский с крытой галереей Косматов. Косматы относятся к первым художникам, осознанно ставившим подпись под своими творениями. «Космас с сыновьями Лукой и Яковом, искусными резчиками по мрамору» (in marmore arte periti). В обоих дворах фонтан; их шахта сверху донизу покрыта венериным волосом [704]— уголки для медитаций, уединенно, тихо.

Потом еще в церкви Scholastica. Она ледяного, неоклассического стиля — красива сама по себе, но странно чужая на этом месте. Оправа перекрывает готическое оформление; на одном оставленном свободным участке выступает древняя стена.

В Тиволи мы остановились у моста, ведущего через безводное сейчас Аньенское ущелье. У края его элегантный округлый храм Сивиллы; предполагают, что он был посвящен Весте. Тиволи относится к древним городам; основание его приписывается сикулам. Это были «жнецы»; здесь, вероятно, сохраняется не столько название племени, сколько название деятельности, какую повлек за собой переход от пастушеской жизни к земледелию.

Еще в соборе. Там посол подвел нас к одной скульптурной группе, которую он особенно любит. У креста собрались Мария, Иоанн, Никодим и Иосиф Аримафейский. Произведение XIII века; Спаситель уже снят с креста, почти парит вниз, бесконечно легкий, «примирённый». Ничего от готического ужаса, как у Грюневальда.

Назад по узким улицам старого города. Некоторые кажутся вырубленными в горной породе, с остатками арок, лестниц, статуй, надписей, как с геологическими вкраплениями.

На обратном пути вдоль Тибуртины разговор о влиянии техники, в особенности телетайпа, на дипломатический стиль. Сведение к чистым фактам, которому к тому же недостает лапидарности телеграммы.

К термам Каракалы. Во время поездки по левую руку один великолепный фрагмент архитектуры за другим. Изящная миниатюрная колоннада Santi Giovanni е Paolo в особенности.

Термы. Чувствуешь, что перенесся в пространство гравюр Пиранези. Холодные и теплые, воздушные и паровые купальни, помещения для умащения и обтирания песком, для персонала и учителей гимнастики, гимнастические помещения, конференц-зал, греческая и римская библиотеки, парки и стадионы. Вход почти свободный. При этом Каракала был одним из чудовищ. Однако в его распоряжении находились накопленные Севером сокровища. Да и не стоит цепляться за стереотип. Большинство ужасных людей нельзя представить без так называемой социальной нотки, и многие одержимы строительством.

По Аппиевой дороге к гробнице Сципионов, которая оказалась закрыта. Узкая улица превратилась в автомобильный ад; в 1925 году я видел ее еще в античном уединении. В 1962 году по ней еще можно было пройти, когда мы с Генри посещали гробницу Метеллы.

Удивительно красивый домик на piazzolo Numa Pom- pilio, как будто здание для стражи. Крытая черепицей каменная округлость, в которую вделаны три ниши. Что бы она могла означать? Она, видимо, избежала ярости христиан. Полицейский, которого я спросил, не знал даже названия. В путеводителе по Риму я тоже ничего не нашел. А может, она современная?

В прекрасную погоду к Латерану [705]. Прогулка, пожалуй, повторится. Церкви, дворцы, часовни, музеи, отдельный мир. Это можно осмотреть лишь предварительно.

Такие сооружения переживают войны, грабежи, пожары: столетиями могут стоять неиспользованными. Они, как здоровый человек, переживают времена расцвета, когда предстают в наилучшем виде.

Расстроился ли я? Площадь показалась мне серым вокзалом. Когда на ней стоял Данте, все здесь, должно быть, выглядело великолепно; он предпочитал Латеран всем творениям рук человеческих («Рай», 31).

Вероятно, моему настроению способствовало также чувство необходимости переучиваться — ему приходилось следовать. Христианский Рим для меня сконцентрирован вокруг Ватикана. Вторая главная церковь вносит диссонанс; сюда добавляются еще и другие девиации — особенно досадным представляется время пленения пап в Авиньоне.

Почему бы просто не заучить нечто подобное наизусть, поскольку историю уже не исправить? Но должно быть желание увидеть большие, и все равно какие, силы в их миссии и единстве, по возможности цельными. Тогда история предстает своеобразной полостью прессформы, в которой фигура должна отливаться без изъянов и трещин.

Здесь есть градации: когда я вижу Рим сам по себе, то сожалею об упадке империи и христианской ломке. Так можно было бы продолжать — и наконец мы приходим к источнику зла: к несовершенству творения вообще.

Комплекс до пленения в Авиньоне был гораздо обширнее; за это время он был разграблен и опустошен, и восстановлен только частично. Среди прочего сохранилась личная часовня пап, однако сейчас она отделена от базилики. Как многие сакральные постройки города она посвящена Лаврентию, первому диакону. Наверх к ней ведет Scala Santa [706].

Считается, эта лестница в двадцать восемь мраморных ступеней находилась во дворце Пилата. Когда Христа вели на допрос, на нее упали капли его крови. Елена, мать Константина Великого, перенесла ее из того дворца, оплота Антония, в Рим.

Мы прошли еще к часовне, хотя время было уже исчерпано. У меня там было особое дело — правда, не то, чтобы на коленях вползти по ступеням, чем, впрочем, даже папы не гнушались, поскольку это считается чрезвычайно похвальным. То было скорее стремление к аутентичности или, если хотите, к непосредственной сфере влияния реликвии, при всем предубеждении к памятным вещам, которые Елена перенесла из Иерусалима. Тут был и святой крест.

Желание аутентичности влечет не к красоте, а к подлинности вещей, особенно к непрерываемому материальному преданию. В этом мы много приобретаем; подписанная мастером картина ценнее картины пусть и более красивой, но вызывающей сомнение в подлинности.

Здесь перед лестницей кажется возможным, что она была «той». На ступенях начертаны римские знаки, и промежуток в две-три сотни лет во дворце значит не много. В Иерусалиме я стоял в переднем дворе претория; его плиты служили легионерам игровой доской. Там еще можно было увидеть процарапанные поля и линии. Это веское подтверждение. Возможно, там играли стражники, когда мимо проводили Христа, — вероятно, те самые, которые потом разделили одежды.

Лестница была еще заполнена набожным людом, собиравшим там подаяния. Ступени обшиты деревом, в противном случае они уже давно были бы стерты бесчисленными коленями. Объявления сулят девять лет отпущения грехов за одну ступеньку; я спросил себя, какой инстанцией был выработан прейскурант очистительного огня. Предприятие оказалось настолько доходным, что даже церковный собор не смог положить ему конец, вопреки настоянию многих епископов. Идея ведь тоже блестящая: сначала изобретение огромных мучительных промежутков времени, затем дробление их для продажи в розницу.