Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970

Масштабы пятинефной базилики императорские. Она производит еще более сильное впечатление в сером свете, падающем внутрь через алебастровые окна и скрадывающем детали.

Алтарь из малахита и ляпис-лазури, подарок последних царей, здесь же большой пасхальный подсвечник старинного оформления. Он, вероятно, еще до пожара стоял в поперечном нефе, который остался в сохранности. Там же и деревянное изваяние Павла, сильно поврежденное, как будто от зажигательной бомбы.

Сначала мы были в церкви почти одни, потом она заполнилась пилигримами, совершающими паломничество по местам, связанным с Павлом. Проповедовали, пели, стояли на коленях перед исповедальнями во всех углах. Один исповедующийся то и дело воздевал руки, другие внимательно и благоговейно слушали. Кто-то уходил, потирая ладони. «Tutto polito» [719]называлась бы картина, если этот момент запечатлел бы художник.

Наверху по фризу тянутся в ряд медальоны пап — медальон правящего, Павла VI, был пронизан лучами. Рядом с ним еще пятнадцать полей свободны — когда их заполнят, должно быть, настанут последние сроки.

В крестовом ходе. Там цвели великолепные розы. Черепаха объедала сорную траву, росшую в обрамлении самшита. Как и в большинстве крестовых ходов, археологические находки, например, саркофаг, найденный в пределах самого хода. Солнце лилось на золотые камешки мозаик; они ослепляли.

Потом крестовый ход в монастыре — самый красивый из тех, что я когда-либо видел. Образуются категории: крестовый ход, кампанила и другие. Но сути дела это не меняет, слово запутывает. У этих ходов две силы пытаются взаимно уничтожить друг друга: целое и деталь. Дух движется в трех пластах: в античном, христианском и современном Риме. Наступает миг, когда он обнажает оружие. Время ускользает в соборе, который был древним уже в ту пору, когда Карл Великий в качестве дара пожаловал его леном. Не считая бесчисленных церквей и дворцов, любой из гигантских комплексов — Капитолий с Форумом, Латеран, Ватикан или этот, в Сан-Паоло — можно было бы изучать всю жизнь. Сверх того тени могил, склепов и мрачных сводов, какие пугали Пиранези или Мериона [720]. Неизмеримое напряжение народов, князей и духовенства становится непостижимым, даже, кажется, граничит с бессмысленностью — ибо в конечном итоге останутся руины. Это напоминает геологические образования. Астронавты и ангелы иных миров, пролетая мимо, схватывают основные планы.

На metropolitana обратно. Говорят, что от его расширения отказались: из-за множества древностей, на которые наталкивались. Roma subterranea [721]. Клад колонн, статуй, ваз, бронзы, монет, античного мрамора, где тоже копают.

С Розелиусами в Анцио. Мы встретили там Густава Рене Хокке и отобедали в «Garda», самом красивом рыбном ресторане местечка, трактирная вывеска которого была сплетена из канатов. Светлая, веселая, похожая на беседку терраса стоит на опорах; с нее открывается вид на залив и гавань.

Здесь я наконец впервые отведал финикового супа; я заключил пари с господином Хокке, что его раздобыть невозможно. А он вразумил меня, подведя к мозаике плодов моря, которая была выложена перед входом. Там предлагались также datteri [722]; коричневые, по форме напоминающие финик расточенные раковины. Мое любопытство было литературного происхождения, поскольку рецепт я вычитал в произведении одного давно забытого автора: в «Дядюшке Зебре» Эттингера, родственника по духу точно так же давно забытого Морица Зафира. Чаще всего такая стряпня больше нравится при чтении, чем на столе; но здесь был не тот случай.

Потом мы снова поехали в Гренцано ди Рома, на виллу Хокке, достойную ландшафта tusculum [723]. Цвели розы; на озере Неми мы услышали первые зовы кукушки.

Мы еще раз спустились в шахту к первоисточнику святыни. Такие находки являются подтверждениями, которые я не считаю случайностью; я подумал: «Рене felix [724]— существует не только Третий глаз, но и Третья, невидимая рука».

Воспоминания у камина об общих друзьях и знакомых - например, об Эрнсте Р. Курциусе [725]и его ученике

Карле Ойгене Гассе [726]. Потом о маньеризме: хозяин дома намерен вскоре завершить свое обширное, посвященное этой теме исследование. Он высказал мнение, что маньеризм тяжело поддается классификации. Суждение можно распространить на все стили. У них, как и у характеров, ограниченное число видов, а значит, и возможностей интерпретации; они повторяются.

Ночью в Килумбо, оно разрослось и похорошело; теперь здесь была даже церковь с колокольным звоном. Праздничная трапеза с черной прислугой; вошла Виолетта и распоряжалась сервировкой стола. Она была en grande tenue [727]; мне особенно понравилось, что в левом уголке ее рта был зажат маленький бриллиант.

Шел дождь. Я закончил переписывание «Поездки на Пиренеи» и потом с зонтом прогулялся по Кампо-Верано — ближайшей зеленой зоне, не считая парка самой виллы, — на сей раз по израильскому и исламскому секторам. На иудейских могилах я увидел раскрытые книги из камня, надпись в которых высвечивалась при дожде. Под именем стояли deportato и дата.

На Форуме. Желтыми побегами цветет фенхель; акант изгибается зелеными валами и вытягивает головки. На арке Тита все новые детали, например, продолжение складок одежды за край, в третье измерение. Вероятно, она так хорошо сохранилась благодаря тому, что стояла не свободно, а находилась в окружении плюмерии.

Рано поутру отъезд на остров Эльбу. Вдоль железнодорожной линии и, главным образом, на окраине столицы высотные новостройки, частью завершенные, частью in costruzione [728], с лесом кранов. Мысль: тут делаются дома, в домах дети — когда же мировой дух придумает что-нибудь новое? И повсюду нечеловечески вопящие динамики. Кроме того кинорекламы — почти ни одной, где бы в криминальных сюжетах главную роль не играл пистолет или другое огнестрельное оружие. Предзнаменования каннибализма.

Во второй половине дня в Пьомбино, оттуда в Порто - Адзурро, где мы разминулись с друзьями, поскольку договаривались сойтись в Портоферрайо. В конце концов, мы их встретили, художника Далвита [729]и доктора Вайдели, и отпраздновали встречу в «Зеленом дельфине».

Мы поехали в Портоферрайо и сделали привал среди этрусских каменных стен. Археологи раскопали даже плавильные печи. Этруски были не первыми жителями Эльбы; еще аргонавты, должно быть, высаживались на здешний берег. «Счастливые острова» были, пожалуй, возможны только до тех пор, пока не появилось судоходство.

Взгляд на Портоферрайо с этого места почитается «самым суггестивным на свете». То, что он красив, оспаривать не приходится, хотя сам оборот, вероятно, придумал человек, бродивший тут мало. Силуэт побережья похож отсюда на гигантскую ящерицу с вытянутой вперед головой и очень тонкой шеей. Такая форма повторяется на многих побережьях, где горы постепенно понижаются к уровню моря.