Фриц Тиссен - Я заплатил Гитлеру. Исповедь немецкого магната. 1939-1945

Однако картели хороши только для крупной индустрии – тяжелой, химической, угледобывающей и текстильной отраслей. Рабочий всегда склонен верить, что картели выступают против него, но это неправда. Стабильность заработной платы может быть достигнута, только когда цена продукта тоже стабильна, но обычно правительство оказывается неразумнее рабочего. Государству хочется лишить бизнес всего, и это особенно справедливо, когда речь идет о нацистском государстве. Рабочий, с другой стороны, осознал, что предприятию для его развития следует оставлять излишки.

Не следует забывать, что немецкое промышленное оборудование почти полностью изношено, особенно в тяжелой промышленности, где механизмы изнашиваются гораздо быстрее, чем, например, на текстильных фабриках. На последних оборудование может служить двадцать лет, тогда как в тяжелой промышленности средняя жизнь оборудования, особенно, например, прокатных станов, ограничена пятью годами.

Немцы, необходимо напомнить, все еще не понимают, что многие заводы придется полностью модернизировать. В США грянула настоящая техническая революция. Приведем в пример производство белой жести. На продукцию этой отрасли промышленности колоссальный потребительский спрос. Американские инженеры изобрели новый технологический процесс. В США двадцать четыре завода по производству белой жести, а в Германии только два. На этих двух немецких заводах работает пять тысяч рабочих, а при новом процессе для производства такого же объема продукции потребовалось бы только пятьсот. Однако необходимая модернизация требует больших затрат. Строительство и оборудование завода, аналогичного американскому, обошлось бы по меньшей мере в десять миллионов долларов. И если немецкая промышленность не перейдет на новую технологию, она просто сойдет с дистанции, ибо белая жесть, производящаяся ныне в США, гораздо лучшего качества, чем наша.

Конечно, придется подыскивать новую работу уволенным рабочим. В любом случае, чтобы найти решение, необходимо хорошенько поразмыслить. Например, представляется вероятным найти новые места для освободившейся рабочей силы в автомобильной промышленности, но это будет не так-то просто. В Германии есть такие районы, как Зигерланд, где у большинства рабочих есть собственные дома с садами; они – наполовину рабочие, наполовину фермеры. В таких случаях даже можно было бы создать новую отрасль промышленности, чтобы не лишать рабочих собственного клочка земли. Но если ничего не делать, через пять лет производство немецкой белой жести умрет.

Все эти вопросы – вопросы будущего, но они необыкновенно важны для немецкой экономики, поскольку строгая регламентация и чрезмерная эксплуатация немецкой промышленности при национал-социалистах совершенно разорила предприятия. Конечно, и в Германии развивались некоторые отрасли промышленности, но, по сравнению с США (где у деловых людей нет наших проблем!), это развитие можно приравнять к нулю.

Тем не менее я надеюсь на будущее развитие Европы. Я также верю и в ее духовное развитие. Несомненно, должно произойти нечто вроде реанимации демократии, но я также верю в то, что это будет сопровождаться возрождением веры.

Прекрасно известно, что прошлое столетие было в значительной степени атеистическим. Ученые верили, что смогут объяснить все: и физическое, и метафизическое. Недавно один голландский писатель по фамилии Хейзинга выпустил очень хорошую книгу, в которой говорит, что под влиянием великих открытий людям внушили, будто наука может объяснить все, и люди поверили ученым. Затем посыпались новые научные открытия; обнаружилось, что мельчайшая молекула или электрон сама по себе представляет целую вселенную. Эйнштейн представил теорию относительности. Люди вдруг увидели, что мы еще больше, чем когда-либо, отдалились от истины. И Планк, немецкий физик, и Хейзинга считают, что мы должны вернуться к вере. Планк, как хорошо известно, друг Эйнштейна. Сегодня лишь немногие ученые убеждены в том, что человеку удалось раскрыть все главные тайны вселенной. Следовательно, не остается ничего, кроме как вернуться к вере.

Обычным людям это развитие принесло совершенно другие результаты. Сначала их уверили в том, что все можно объяснить, а потом заявили, что объяснять больше нечего, и теперь они уже не верят ни во что. Итак, из-за того, что они не знают, во что верить, и все же хотят верить, они не верят в христианство и выбирают веру в бога, которого можно увидеть. А в Германии этот бог – Гитлер.

Что касается меня, то я совершенно не сомневаюсь в грядущем возвращении к религии, ибо немецкий народ испытает колоссальное разочарование в своем боге Гитлере, который развязал войну не по причине своей гениальности, а потому, что просто не мог ее избежать. Согласно последним исследованиям, война началась, поскольку никто уже не знал, что делать дальше. Гитлер решил, что нападением на Польшу сможет произвести неизгладимое впечатление на немецкий народ и заставить его вновь восхищаться своим богом.

То, чего я боялся и что в последнюю минуту хотел предотвратить, публикуя свою переписку с правительством рейха, в конце концов произошло. Началась тотальная война против европейской цивилизации со всеми ее разрушительными последствиями для Запада, включая мою родину, Рейнланд. Ответственность за развязывание войны несут нацистские лидеры, разыгрывающие свою последнюю карту. Их личные интересы и интересы их партии противоречат интересам немецкого народа и Германии.

Я всегда старался открыто выражать свое мнение и выступал против войны. Однако общество полагает, что тяжелая промышленность в основе своей всегда выступает за войну, ибо война приносит ей большие прибыли. Тем не менее я утверждал, что это не так. Я мог это делать, поскольку был одновременно и промышленником, и депутатом рейхстага. Как промышленнику, мне никогда бы не позволили высказывать свое мнение, и то, что я его высказывал, вовсе не моя заслуга.

Я пытался, кроме морального аспекта, показать, что Германия не готова к войне. Я хотел избежать войны и по нравственным, и по политическим мотивам. Однако я также верил, что в сложившихся обстоятельствах война не выгодна Германии. Именно это я прямо сказал генералу фон Бломбергу, занимавшему тогда пост министра обороны, так что моя точка зрения была общеизвестна. В моих последних беседах с представителями власти я сказал: «Если неизвестные мне факты говорят о неизбежности войны, необходимо сделать все возможное для того, чтобы оттянуть ее начало». Это было в июле 1939 года.

Даже если принять точку зрения Гитлера, сразу становится ясно, что он совершил серьезную ошибку, ибо ему не следовало претворять в жизнь свои военные планы раньше чем через пять, а то и через десять лет. Это мое мнение разделяло большинство высшего военного командования. Все они хотели, чтобы процесс перевооружения шел медленно, и высшие армейские круги полагали, что следует подождать еще как минимум пять лет. Однако юные азартные лейтенанты верили в то, что война против великих демократических держав будет такой же легкой, каким оказалось завоевание Польши.