Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

Следует упомянуть еще одну вещь – посещения Адольфом рабочего района Майдлинг. И хотя он никогда не рассказывал мне, зачем именно ходит туда, я знал, что он хочет лично изучить условия проживания и быта рабочих семей. Его не интересовали отдельные личности, он только хотел знать особенности класса в целом. Поэтому он не заводил знакомств в Майдлинге; его целью было изучить профиль этого сообщества обезличенно.

Но как бы Адольф ни избегал тесных контактов с людьми, он тем не менее полюбил Вену как город; он мог вполне счастливо жить без людей, но не без города. И ничего удивительного, что те немногие люди, с которыми он позднее познакомился в Вене, считали его одиноким волком и эксцентричным человеком, а его грамотную речь, безупречные манеры и изящную осанку характеризовали как притворство или заносчивость, которые противоречили его явной бедности. На самом деле у молодого Гитлера не появились друзья в Вене.

С большим воодушевлением он относился к тому, что люди построили в Вене. Взять только Рингштрассе (улица в Вене, опоясывающая «внутренний город»; обоими концами упирается в Дунайский канал; буквально «кольцевая улица». – Пер.) ! Когда он в первый раз увидел ее потрясающие здания, она показалась ему осуществлением его самых смелых художественных грез, и у него ушло много времени на то, чтобы переварить это ошеломляющее впечатление. Только постепенно он научился ориентироваться в этой великолепной выставке современной архитектуры. Мне часто приходилось сопровождать его в прогулках по Рингштрассе. Потом он подробно описывал мне то или иное здание, указывая на определенные детали, или объяснял его происхождение. Он буквально проводил перед ним часы, забывая не только о времени, но и обо всем, что вокруг него происходит. Я не мог понять причину этих длительных и сложных осмотров – в конце концов, он все уже видел раньше и знал об этом больше, чем большинство жителей города. Когда я иногда становился нетерпелив, он грубо кричал на меня, спрашивая, настоящий я ему друг или нет. Если я ему настоящий друг, то должен разделять его интересы. Потом он продолжал описание. Дома он рисовал для меня планы первого этажа и горизонтальные проекции или подробно излагал какие-нибудь интересные подробности. Он брал книги о происхождении различных зданий: Венской придворной оперы, парламента, Бург-театра, церкви Святого Карла, придворного музея, здания мэрии. Он приносил домой все больше и больше книг, и среди них был общий справочник по архитектуре. Он показывал мне различные архитектурные стили и особенно указывал мне на то, что некоторые детали зданий на Рингштрассе демонстрировали превосходное мастерство местных мастеров.

Когда он хотел изучить какое-то определенное здание, один только его внешний вид не удовлетворял его. Меня всегда поражало, насколько хорошо он был информирован о боковых дверях, лестницах и даже о запасных выходах и малоизвестных проходах. Он подходил к зданию со всех сторон; ничто он так не презирал, как великолепные показные фасады, предназначенные для того, чтобы скрыть какой-нибудь недостаток планировки. Красивые фасады всегда были подозрительны. Штукатурка, по его мнению, была плохим материалом, который ни один архитектор не должен был использовать. Он ни разу не обманулся и часто показывал мне, что та или иная конструкция, нацеленная чисто на зрительный эффект, просто блеф. Так, Рингштрассе стала для него объектом, посредством которого он мог измерять свои знания архитектуры и демонстрировать свои взгляды.

В то время также появились его первые схемы перепланировки больших площадей. Я отчетливо помню их. Например, он рассматривал площадь Героев (внешняя дворцовая площадь Хофбурга; в центре площади установлены памятники принцу Евгению Савойскому и эрцгерцогу Карлу; в 1938 г. жители Вены приветствовали здесь Гитлера. – Пер.) между Хофбургом и парком Фольксгартен (старейший общественный парк Вены, разбит в 1823 г. на месте разрушенных французами крепостных валов. – Пер.) как почти идеальное место для массовых митингов не только потому, что полукругом стоящие прилегающие к площади здания давали уникальную возможность вместить собравшееся множество народа, но и потому, что каждый человек в этой толпе получал огромное, грандиозное впечатление, куда бы он ни посмотрел. Я думал, что эти наблюдения были пустой игрой пылкого воображения, но тем не менее мне всегда приходилось принимать участие в таких экспериментах. Адольф также очень любил и площадь Шварценбергплац (на ней стоит конная статуя фельдмаршала К. Шварценберга, главнокомандующего войсками союзников в Битве народов при Лейпциге в 1813 г. – Пер.). Мы иногда ходили туда во время антракта в Опере, чтобы полюбоваться в темноте фантастически освещенными фонтанами. Это зрелище нам очень нравилось. Постоянно пенящаяся вода поднималась вверх, подкрашиваемая по очереди красным, желтым и синим светом различных прожекторов. Цвет и движение, соединяясь, создавали невероятное множество световых эффектов, зачаровывая фантастическим, неземным светом всю площадь.

Надо сказать, что во время пребывания в Вене Адольфа, находившегося под влиянием архитектуры Рингштрассе, также интересовали большие проекты: концертные залы, театры, музеи, дворцы, выставки. Но постепенно стиль его проектирования менялся. Во-первых, эти монументальные постройки были в определенном смысле настолько совершенны, что даже он с его необузданным желанием строить не мог найти места для внесения изменений или усовершенствований. В этом отношении Линц был совершенно другим. За исключением массива старой крепости он был недоволен каждым домом, который видел в Линце. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он планировал построить новое и более достойное здание старой городской мэрии Линца, которое было узковато, втиснутое среди домов на главной площади; и оно не было внушительным, так что в конце концов во время наших прогулок по городу он перестроил весь город. Вена – совсем другое дело не только потому, что ему было трудно воспринимать огромный город как единое целое, но и потому, что вместе с растущим политическим сознанием он стал все больше понимать необходимость безопасного для здоровья, подходящего жилья для населяющих город людей. В Линце его никогда не заботил вопрос о том, как эти люди, которых затронут его масштабные строительные проекты, отреагируют на них. А в Вене он начал строить для людей. То, что он объяснял мне во время наших долгих ночных дискуссий, что рисовал и планировал, уже не было строительством ради строительства, как в Линце, а сознательным проектированием, принимавшим в расчет нужды и потребности обитателей. В Линце это было чисто архитектурным строительством, в Вене – общественным. Так можно было бы назвать его путь развития. Это произошло также и благодаря чисто внешнему фактору: Адольфу жилось вполне комфортно в Линце, особенно в уютной квартире в Урфаре. Теперь же, в отличие от Линца, когда он каждое утро просыпался в мрачной, лишенной солнечного света комнате на Штумпергассе в Вене, он чувствовал, глядя на голые стены и унылый вид из окна, что строительство не было, как он раньше думал, вопросом внешнего вида и престижа, а, скорее, проблемой здоровья общества, проблемой того, как переместить население из их жалких лачуг.