Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

«Рядом с дворцами на Рингштрассе болтались без дела тысячи безработных, а за пределами этой via triumphalis старой Австрии ютились в полумраке и грязи каналов бездомные». Этими словами в «Майн кампф» Гитлер заявил об изменении своей позиции, которая привела его от уважительного восхищения великой архитектурой империи к раздумьям над нищетой общества. «Даже сегодня я по-прежнему содрогаюсь, когда думаю о тех жалких лачугах, переполненных пансионах и многочисленных жилых кварталах, об этой картине отчаяния, грязи и гнева».

Адольф рассказывал мне, что прошлой зимой, когда еще жил в Вене один, он часто приходил в отапливаемые общественные помещения, чтобы сэкономить на топливе, которое его печка пожирала в огромных количествах, не давая много тепла. В отапливаемом помещении можно было сидеть бесплатно, и там было множество газет. Предполагаю, что Адольф в своих беседах с завсегдатаями этих мест получил первые гнетущие впечатления о том, в каких позорных жилищных условиях прозябают жители столицы.

Во время нашей охоты за жильем, которая ознаменовала мой приезд в Вену, у меня было предчувствие нищеты, душевных страданий и грязи, которые нас ожидали. Проходя через темные, дурно пахнущие дворы, идя вверх и вниз по лестнице, входя в убогие и грязные передние, минуя двери, за которыми в маленьких, лишенных солнечного света комнатах скученно жили взрослые и дети, я на всю жизнь получил незабываемое впечатление; и, как обратную сторону медали, в одном доме, который мог бы соответствовать нашим эстетическим и гигиеническим запросам, мы встретили тот апогей порока, который в лице обольстительной фрау в распахивающемся пеньюаре показался нам более отвратительным, чем нищета бедных людей. За этим последовали те ночные часы, в течение которых Адольф, шагающий взад и вперед между дверью и роялем, убедительно объяснил мне причины этих убогих жилищных условий.

Он начал с дома, в котором жили мы сами. На площади, которой хватило бы для обычного сада, стояли, тесно прижавшись друг к другу, три дома. Каждый мешал другому и лишал его света, воздуха и свободного пространства.

«А почему? Потому что человек, который купил землю, хотел извлечь как можно большую выгоду, и ему необходимо было строить как можно более компактно и как можно более высокие дома, потому что чем больше этих, похожих на ящики, отсеков он мог взгромоздить один на другой, тем больший доход он получал. Жильцу, в свою очередь, приходится извлекать из своей квартиры столько пользы, сколько он может, и поэтому он сдает в субаренду некоторые комнаты, обычно самые лучшие: возьмем, к примеру, нашу добрую фрау Цакрис. И субарендаторы теснятся вместе, чтобы предоставить место для съемщика комнаты. Так что каждый хочет получить выгоду за счет другого, а в результате все, кроме домовладельца, не имеют достаточного пространства для жизни. Квартиры в подвале – это тоже позор, потому что в них нет ни солнечного света, ни воздуха. Если это невыносимо для взрослых, то для детей это смертельно».

Лекция Адольфа закончилась гневными нападками на спекулянтов недвижимостью и домовладельцев-эксплуататоров. Слова, которые я впервые услышал тогда, до сих пор звенят у меня в ушах: эти «профессиональные домовладельцы», которые зарабатывают на ужасных жилищных условиях массы людей. Бедный жилец обычно никогда не встречается со своим домовладельцем, так как тот не живет в домах, которые являются его собственностью – не дай бог! – а живет где-нибудь в пригороде, в Хитцинге (этот «зеленый» район расположен в юго-западной части Вены, его часть находится в Венском лесу; здесь издавна строились богатые виллы; часть улиц района носит имена русских писателей – Тургенева, Гоголя, Достоевского, Толстого и Чехова. – Пер.) или Гринцинге (этот район Вены знаменит своими винными ресторанчиками. – Пер.) в роскошной вилле, где он наслаждается изобилием всего того, чего лишает других.

В другой раз Адольф строил свои рассуждения с точки зрения жильца. Каковы были минимальные требования такого бедняги к приличному жилью? Ему нужен свет – дома должны стоять обособленно. Должны быть скверы, игровые площадки для детей. Ему нужен воздух – должно быть видно небо, какая-нибудь зелень, скромный кусочек природы. «Но взгляни на наш дом, стоящий на задворках, – сказал он. – Солнце светит только на его крышу. Воздух – об этом лучше не говорить. Вода – на лестничной площадке есть один-единственный кран, к которому вынуждены ходить восемь семей с ведрами и кувшинами. На всем этаже лишь один общественный туалет, находящийся в антисанитарном состоянии, и к нему необходимо чуть ли не очередь занимать. Ну и сверх всего этого – клопы!»

Когда в течение последующих недель – тем временем я узнал, что его не приняли в академию, – я время от времени спрашивал Адольфа, где он был в течение дня, он отвечал: «Я работаю над решением жилищной проблемы в Вене и с этой целью выполняю некоторые исследования, поэтому мне приходится много ходить по городу».

В тот период он часто обдумывал свои планы и эскизы ночи напролет, но никогда не говорил об этом, а я больше не задавал ему вопросов. Но внезапно – думаю, это был конец марта – он сказал: «Меня не будет три дня».

Он вернулся на четвертый день смертельно уставший. Один бог знает, где он был, где спал и какой голод испытывал. Из его скудных рассказов я понял, что он приближался к Вене из какого-то удаленного места, возможно из Штоккерау (город недалеко от Корнойбурга, районного центра на левом берегу Дуная, Нижняя Австрия. – Пер.) или Мархфельда (самая большая равнина Нижней Австрии, длина 45 км, ширина 30 км, частично входит в состав районов Вены; славится как «огород Австрии». – Пер.), чтобы получить представление об имеющихся землях с целью решить вопрос перенаселенности города. Он опять работал целую ночь, а потом, наконец, показал мне свой проект. На первом месте у него были несколько простых поэтажных планов квартир для рабочих с минимумом требований: кухня, гостиная, отдельные спальни для родителей и детей, вода, проведенная в кухню и туалет и – в то время это было неслыханное новшество – ванную. Затем Адольф показал мне свои планы домов различных типов, аккуратно выполненные тушью. Я помню их так отчетливо, потому что эти планы и эскизы неделями висели на наших стенах и Адольф постоянно возвращался к этой теме. В нашем субарендаторском существовании без воздуха и солнца я более остро ощутил контраст между тем, что нас окружало, и привлекательными домами Адольфа, светлыми и просторными. Ведь когда мой взгляд отрывался от этих симпатичных эскизов, он падал на осыпающуюся, плохо покрашенную стену, на которой виднелись следы нашей еженощной охоты на клопов. Этот яркий контраст неизгладимо отпечатал в моей памяти грандиозные планы моего друга.