Анастасия Баранович-Поливанова - Оглядываясь назад

Фильм конечно красивый, с красивыми актерами, красивой музыкой, но и все. А та же Анук Эмэ разве сравнима с той, что у Феллини в «8 1/2»? Настоящее искусство по большей части воспринимается очень немногими. Никакой культпросвет тут не поможет, и «культура в массы» никуда не приведет. И <<���природа в массы» — к кострам с гитарой (хорошо, если с гитарой, а то с транзисторами и магнитофонами) и водкой, и приобретением собак неслыханных и невиданных пород, а заодно крокодилов и удавов. И трещат в лесах под ногами полиэтиленовые бутылки, стаканы, пакеты.

Почти одновременно с итальянскими картинами у нас показали первые французские комедии — «Фан- фан-Тюльпан» и «Жюльету», и сразу же прекрасный иол распался на два лагеря: почитательниц Жерара Филиппа и Жана Маре. Точно так же, я тогда еще училась в школе, все девочки делились на любительниц Кадочникова и Дружникова. Две моих приятельницы, познакомившись на первом курсе с молодыми людьми, на которых сначала поглядывали снизу вверх, пришли в полное замешательство, когда те предложили им заполнить шуточную анкету, не зная, как ответить на вопрос: «Кого вы предпочитаете, — Дружникова или Кадочникова?» — так, чтобы не показаться недостаточно интеллигентными.

Позднее такое же разделение слабого пола произошло при одновременном появлении Баталова и Смоктуновского.

Из театров первой ласточкой из-за железного занавеса явилась «Комеди Франсез», с Мольером и корне- левским «Сидом». Изысканность костюмов и декораций, знаменитая и специфическая манера декламации, особенно в «Сиде», приводили в восторг. Но по-настоящему игрой и постановкой поразил и всем запомнился бруковский «Гамлет» с Полом Скофилдом и, пожалуй, еще больше неподражаемый Гамлет — Редгрейв в классической трактовке шекспировского театра. Когда же появился наш кино-Гамлет, которого взахлеб обсуждали все и которого не спасли ни текст Пастернака, ни музыка Шостаковича, ни в общем-то неплохая игра Смоктуновского («Он, конечно, Гамлет, но не принц». — сказала про него мама, повидавшая многих Гамлетов, начиная с М.Чехова) — это не шло ни в какое сравнение с английскими. И как прикажете понимать: Гамлет, по пьесе Шекспира? Вариации режиссера на тему Гамлета? Лоренс Оливье, тоже делала кино-Генрихов, но не по пьесам Шекспира, а Шекспира. А уж когда в 64-м Питер Брук привез «Короля Лира» снова со Скофилдом и изумительной Корделией, память об этой неслыханной, ни с чем не сравнимой театральной постановке осталась на всю жизнь, я думаю, не у меня одной.

«Комеди Франсез» воспринималась восторженно именно потому, что была первой, хотя труппа «Вьё Коломбье», приехавшая позднее с «Жаворонком» Ануя и незабываемой Флон в роли Жанны Д'Арк, была намного интереснее и значительнее. Удивительно: билеты на нее продавались совершенно свободно, а на спектакли «Комеди Франсез», по уже упомянутой причине, попасть было практически невозможно.

На «Гамлета» я простояла в очереди целый день, забегая, как все, погреться в ближайшие подъезды. Одна известная переводчица, увидев свою коллегу, радостно воскликнула: «Здесь стоят лучшие люди!». Я была рядом, поэтому слышала. Фраза показалась мне не слишком удачной, особенно в устах человека этой профессии. Программки для спектакля снабдили фотографиями актеров и пояснительными текстами, а в конце поместили статью знатока английской литературы: «Трагедия одинокого борца», — прекрасная трактовка пьесы и героя.

Но пора обратиться к более низменной стороне жизни тех лет, разумеется, «история не в том, что мы носили, а в том, как нас пускали нагишом», но ведь все же что-то носили и на чем-то сидели. В смысле быта с середины пятидесятых стало полегче; я имею в виду, естественно, только Москву, Ленинград и начавшие размножаться академгородки, — в одном из них мы прожили почти четыре года, но об этом ниже.

Еще в самом конце сороковых стали появляться первые импортные вещи: немецкий фарфор, чешские туфли «Бати» (после того, как там навели полный порядок, их переименовали, и они стали называться как-то иначе), а до этого все не могли нарадоваться величайшему достижению социалистического производства — ботинкам на микропористой резине. Из тканей

штапель и жатый ситец; поначалу их надо было выискивать по Мосторгам, благо тогда их было мало, так что. объездить все не составляло труда, а найдя — долго стоять в очереди. С появлением штапеля (очень скоро его стали делать у нас, и он на долгие годы заполонил прилавки магазинов) возникла мода на халаты с ногой. На даче и на юге в них разгуливали многие дамы. Фасон очень простой, так что мастерили его сами, даже не умевшие как следует шить: верх без рукавов и длинная юбка в сборку на пуговицах, которую не всегда застегивали, из-за чего и пошло нелепое название. Приятельница маминой мачехи была убеждена, что только благодаря халату «с ногой» дочка поенного поколения, отправленная ею в актерский дом отдыха, подцепила там мужа. Полагаю, халат тут ни при чем. Девушка была достаточно привлекательна, а найти или увести мужа в актерской среде — не такая уж сложная задача для девицы или женщины любого поколения.

Стали продавать и другую одежду из демократических стран. Любопытно, что на первых порах импортные вещи стоили дешевле наших. Тем не менее основная масса населения их не признавала, считая грубыми (это твидовые-то юбки и пальто, хотя бы и демократические), а еще потому, как любила повторять слова отца моя подруга, что советская обувь — самая прочная.

Мебельные магазины наводнила сравнительно деше- иая финская полированная мебель, но и при относи-

6 Зака'1 № 455 тельной дешевизне приобретали ее люди в общем-то обеспеченные. И все же многие мои знакомые обзавелись секретерами — предмет моей зависти. У меня отродясь не было никакого стола, кроме детского для игрушек. Со временем он подрос за счет удлиненных ножек, и я готовила на нем уроки, а в дальнейшем и университетские задания. Но, наконец, и мне мама купила маленький, а потому самый дешевый, секретер; он стоил 250 рублей, — столько, сколько самые простые туфли или метр шерстяной материи. Сейчас эти цифры и сравнения мало что говорят, но для нас и такая сумма была не очень-то по карману.

Через год или два цены на мебель, которую впервые после революции покупали простые советские люди, подскочили вдвое и втрое. Интересы и приобретения такого рода наш знакомый окрестил «вещеведением». Ему, писательскому сыну, выросшему среди красного дерева и карельской березы, трудно было понять, что можно мечтать о письменном столе или вазочке для цветов.

При виде всевозможных немецких игрушек и кукол, куда более привлекательных, чем теперешние Барби, просто глаза разбегались. Одна кукла, одетая и причесанная по тогдашней моде — в брючках и с конским хвостом (на голове) — так и называлась «пижонка». Когда дочке исполнилось шесть лет, мы не удержались и купили ей огромную роскошную коляску (я бы от такого подарка в свое время подпрыгнула до потолка), волокли ее пять километров от станции все до той же Свистухи. Но дочка, предпочитавшая зверей, а не кукол, ее не оценила, а наши друзья, столкнувшись с нами в «Детском мире», где мы ее покупали, рассмеялись: «Мы как раз думали, каким идиотам может понадобиться такая бессмысленная вещь». Книжки, в основном немецкие, иногда чешские, с уютными картинками и незамысловатыми трогательными рассказами мы еще раньше покупали для нее на Тверской в магазине «Демократической книги». Там же продавались симпатичные календари, китайские закладки, а через несколько лет в одном из арбатских переулков появился магазин французской книги. Кроме классики и замечательных учебников Може для взрослых там был огромный выбор бесконечных приключений Руду- ду и Рикики — их сразу же полюбила детвора (и родители, вроде меня). Теперь их давно уже издают на русском.