Юрий Безелянский - Знаменитые писатели Запада. 55 портретов

«Подобно тому, как та страна всего счастливее, которая менее нуждается или совсем не нуждается в импорте, так надо это же сказать и о человеке, которому достаточно его внутреннего богатства и который мало чувствует потребности во внешних благах или даже совсем может обойтись без них, ибо подобного рода привозные товары дорого стоят, лишают независимости, вовлекают в опасности, причиняют досады и в конце концов все-таки являются лишь плохой заменой для произведений собственной почвы».

Шопенгауэр стоит на позициях древнегреческого писателя Лукиана «Только в богатстве души настоящее наше богатство; все остальное таит больше печалей в себе».

Вот и Брунгильда в «Кольце Нибелунгов» говорит: «Я покидаю дом желаний…»

Надо не желать бесполезного, а надо действовать. «Наша жизнь — безостановочное движение, и полное безделье скоро становится невыносимым, порождая отчаянную скуку. Эту потребность в движении надо регулировать, чтобы методически — и следовательно полнее — удовлетворять ее…» Только вот, увы, мир ценностей, как во времена Шопегауэра, так и в нынешние, перевернут. И как точно выразился другой немецкий мыслитель Лессинг: «Одни бывают знаменитыми, другие заслуживают это». Такое положение с горечью констатировал и Шопенгауэр. Общество отталкивает умных людей своим принципом равноправия, то есть равенством притязаний при неравенстве способностей, следовательно, и заслуг, «вообще вся общественная жизнь, — говорит Шопенгауэр, — есть непрерывное разыгрывание комедии».

И финальный аккорд: «Потому-то, как бы ни менялись на мировой сцене пьесы и маски, но лицедеи в них остаются все те же. Мы сидим вместе и говорим, и волнуем друг друга, и разгораются глаза, и голоса становятся громче… но точно так же за тысячу лет сидели другие: было все то же, и было все так же: как раз то же самое будет и через тысячу лет».

Герои и собеседники уходят, умирают, исчезают, но все «неизчезновенно» (таков дословный перевод выражения Шопенгауэра). Материя и мир вечны.

Первым переводчиком на русский язык сочинений Шопенгауэра был Афанасий Фет. Он перевёл и, судя по всему не без удовольствия, «Мир как воля и представления». Предисловие к этому переводу написал Николай Страхов, который заметил, что у Шопенгауэра пессимизм, закрывающий все выходы к оптимизму, имеет настоящий религиозный характер и его книга «может служить прекрасным введением к пониманию религиозной стороны человеческой жизни».

Читать подобное странно. Шопенгауэр — христианский философ? Но вот и оксфордский профессор, англичанин Дж. Сток утверждал, что тщательное изучение доктрины Шопенгауэра «обнаруживает, что прокламируемый им атеизм, его цинизм, а порою и грубость есть лишь не что иное, как предохранительный щит, за которым скрывается вызывающее глубокую симпатию сердце, жаждущее истины, благодати и спасения».

Возможно, что именно это и вычитал у Шопенгауэра, русский поэт признавался: «Шопенгауэр для меня не только последняя крупная филосовская ступень, это для меня откровение, возможный человеческий ответ на те умственные вопросы, которые сами собой возникают в душе каждого».

Один из мучительнейших вопросов бытия — смерть. Ее Фет воспринимал почти по-шопенгауэровски:

Или другие строки. Подчиняясь общим законам мировой воли:

Вечное коловращение природы. И вот уже Фету пишет удивительное письмо Лев Толстой, не начинающий писатель, a уже автор «Войны и мира»: «Знаете ли, что для меня нынешнее лето? — На переходящий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения и читаю, и читаю … теперь я уверен, что Шопенгауэр гениальнейший из людей… Я начал переводить его. Не возьметесь ли и вы за перевод его? Мы бы издали вместе».

Отзвуки шопенгауэровской воли можно найти на страницах «Войны и мира». Не без влияния Шопенгауэра Толстой пришел к выводу: «Необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость». Словом, все детерминированно!..

В 90-е годы XIX столетия влияние Шопенгауэра в России достигло своего апогея. «Философия Шопенгауэра была разлита в воздухе», — вспоминал Андрей Белый.

Многие положения Шопенгауэра нашли лирическое выражение в поэзии Федора Сологуба, про которого критик Аким Волынский сказал: «какой-то русский и вышедший из удушливого подвала… подвальный Шопенгауэр».

В этом стихотворении 1897 года Сологуб перекликается с положением Шопенгауэра о жизни как о постоянном умирании.

У Шопенгауэра это выражено так: «Всякий день есть маленькая жизни; всякое пробуждение и вставание — маленькое рождение; всякое свежее утро — маленькая юность; всякое приготовление ко сну и засыпание — маленькая смерть».

Следует упомянуть, что портрет Шопенгауэра был единственным в кабинете Льва Толстого. До Толстого Тургенев, Анненков и Боткин верили в разумность всего существующего, в возможность устроить мир по законам добра и справедливости, воспитать людей свободными от зависти и взаимной враждебности. Жизнь опровергла эти иллюзии и подтвердила пессимистические взгляды Шопенгауэра. Порок мизантропии и декаданса оказался прав: у человечества мало надежд на его исправление.

Ледяное дыхание философа ощущается и по сей день. Неудачные теории Маркса и практика большевиков в России вернули интерес к подзабытому Шопенгауэру.

К 220-летию со дня рождения Артура Шопенгауэра в «Независимой газете» (22 февраля 2008) порезвился молодой критик Михаил Бойко. Он заявил, что стихийных шопенгауэрианцев больше, чем стихийных марксистов, ницшеанцев и фрейдистов вместе взятых. «Все, кто верит в „закон бутерброда“ (иногда его называют „законом подлости“), — стихийные шопенгауэрианцы. Каждый, кто в минуты беспричинной грусти вздыхает: „Все плохо“, а после пятиминутного размышления уточняет:

„Очень плохо“, — тоже…»

А разве в знаменитом признании бывшего российского премьера «Хотели как лучше, а получилось как всегда» — не таится отзвук шопенгауэровской философии, некий перифраз философа?..