Татьяна Егорова - Андрей Миронов и Я

Говорить о вандализме, о падении нравственности бессмысленно – «стенания текущих дней стары, как первый антиквар». И во времена Пушкина было то же самое. В часы прогулок по кладбищу и он замечал: «Ворами со столбов отвинченные урны». Но я надеюсь, что к 13 ноября решетка будет стоять.

Начинается новый слой реакции на мою книгу. Юбилей в Театре Российской армии артиста Федора Чеханкова. Поднимите руки, кто знает этого артиста. Раз-два и обчелся. Зато на сцене развешаны портреты Андрея Миронова, Марии Владимировны Мироновой, Александра Менакера. Артист Чеханков выходит на сцену и в юбилейном экстазе рассказывает о том, что… вот они… на портретах… самые близкие его друзья. А Егорова, сволочь, написала гнусную книгу, там все неправда, – гневается он. И так его жаль. Как он извивается в пламени плебейской зависти, в отсутствии любви и в присутствии бешеной злобы.

Проведя 20 лет с Андреем, как много нового узнаешь, как много новых друзей у тебя появилось, Андрюша, таких называют «друзья покойного». Как многим ты оказался нужен после своей смерти и как бессовестно они эксплуатируют твое имя! Чеханков сам написал в книге «Глазами друзей», что, мол, близкий друг его, Лариса Голубкина, привела его в дом Миронова. Встречаются Миронов с Чеханковым:

– Привет! – говорит Андрей.

– Привет! – отвечает Чеханков.

– Как живешь? – спрашивает Андрей.

– Ничего, а ты?

– И я ничего. Будь здоров.

И так 13 лет. Вот и вся дружба.

После смерти Андрея он наведался к Марии Владимировне.

– А, – говорила она, – «Репетилов» звонил, сейчас «заскочит».

А в последний год Мария Владимировна отказала ему от дома. Прихожу к ней как-то вечером, сидит вся в красных пятнах, нервничает. Спрашиваю:

– Что случилось?

Она отвечает:

– Был «Репетилов» – Федька Чеханков, и я просила его больше ко мне никогда не приходить.

– Да что случилось?

– Мне уже надоело, – закричала она, – «заскакивает», как он выражается, ко мне ночью и начинает говорить такое! И притом об известном народном певце с оперным голосом, в отличие от его, козлиного, такое, такие гадости, такие страшные вещи. Тьфу! Противно мне это. Неприятно слышать. А вчера, Таня, – говорит она громким поставленным голосом, – у этого певца был юбилей, показывали по ящику, и этот мерзавец «Репетилов» встал перед ним на колени и стал петь дифирамбы! И это после того, что он здесь изрыгал. Нет! Мне такие знакомые не нужны. Пусть я старуха, пусть я вообще останусь одна, пусть мне некому будет воды подать, но таких… я в знакомых не держала и держать не буду! Вон остались его перчатки… надо через кого-нибудь передать… Я не желаю его видеть, чтоб ноги его здесь не было…

Вот такая, Андрюша, у тебя мама! И я не перестаю ею восхищаться. Ведь эта история не касалась ее лично, ей было просто невыносимо общаться с людьми такого пошиба.

И я уговариваю ее: Мария Владимировна, будьте снисходительней, зачем вам ссориться, ну бог с ним, это его проблемы…

– Нет! – бушует она. – Все-таки какой он мерзавец! Привожу цитату из присланного мне письма: «Ну и, наконец, хочу сказать о Чеханкове, этом всеобщем друге знаменитостей, со всеми он на дружеской ноге: и с Владимиром Васильевым, и с Марией Мироновой… Он очень нехорошо высказался о вашей книге в „ТВ-парке“. Кстати, сказал, что он ее не читал. Забавно, не так ли? Большинство читателей считают, что вы очень интересно рассказали о семействе Мироновых—Менакер, о театральных нравах „совковой“ эпохи. Но чеханковы увидели в вашей книге только грязь, впрочем, свинья всегда грязь найдет. И о Плучеке нельзя было так писать, зрителю ни к чему знать некоторые подробности. Получается, делать можно что угодно, лишь бы все было шито-крыто. Я понимаю, что Чеханкову есть что скрывать. Но наивно думать, что мы, зрители, ничего не знаем о нем. Эмма Александровна».

Из этого же слоя реакций на мою книгу – Александр Ушаков, одноклассник Андрея. После смерти Андрея был рядом с Марией Владимировной и знал, как она болезненно относится к театру Сатиры и ко многим его обитателям. И уже после выхода книги, в октябре, позвонил в издательство «Захаров», сказал, что он – работник мэрии, и попросил книгу «Андрей Миронов и я», пришел, взял экземпляр и только после этого, шипя, «выплюнул» директору такую фразу: «Большей мерзости я не читал! Я друг Андрея, и театр просил передать, что в суд они подавать не будут». Вот метаморфоза – он уже друг театра, о котором Мария Владимировна и слышать не хотела и, как известно, не упускала возможности в каждом интервью прокомментировать свои взаимоотношения с этим «гнездом».

Я понимаю, откуда такое родственное бешенство у людей этого поколения, у «друзей» Андрея. Им больно не жить во лжи, они на другую жизнь психически не способны. Это дети советской власти, и правда для них что-то вроде атомной бомбы, о чем интуитивно и написали все газеты по поводу книги «Андрей Миронов и я».

– Плучек вышел в театр! – кричат артисты. – Представляете! 10 лет не ходил ногами, а тут пришел сам своими ножками… и это после прочтения Танькиной книги. Невероятно! Великая сила искусства!

Андрюша, а ведь мы в последние годы жизни мамы были почти одни. Одно дело тот же Ушаков заезжал, привозил продукты, предоставлял для Марии Владимировны государственную машину – она ведь совсем не могла ходить, другое дело – находиться рядом со старым человеком из суток в сутки, оберегать ее – так много было хищников и врагов рядом – создавать духовными усилиями хорошую погоду – так как ее постоянно тянуло на грозы и бури. Я этим не кичусь, я сознательно шла на это испытание, ведь это твоя мама и она меня выбрала, я была ей необходима. Сколько плелось вокруг интриг – знаем только мы с ней. Нас жаждали поссорить. Причина банальна – захват после смерти какой-нибудь одной серебряной вилки или ложки. Вспоминаю, как Мария Владимировна мучилась перед тем, как переписать дачу на Машу.

– Продам дачу, – говорила она в сердцах, – и поедем с вами в кр у из.

Ерничая и делая ударение на букве «у».

– Вокруг света.

Марии Владимировне помогала по хозяйству Лариса Петровна, маленькая женщина, которая в театре раньше работала костюмером, всегда меня поздравляла с праздниками, потом я ее крестила, она стала моей крестной дочкой, тут я ее и пристроила в дом к Марии Владимировне помогать по хозяйству. Марье она очень нравилась как тип, она ее постоянно показывала и смеялась. Однажды я прихожу и застаю такую сцену.

В глубине комнаты, у окна, стоит Мария Владимировна, как всегда в халате, рядом – Лариса Петровна с тряпкой, которой она вытирает пыль, они стоят носами друг к другу. Лариса Петровна, маленькая, хрупкая женщина, еще ниже своей хозяйки ростом, уставив круглые черные глаза на визави, страстно спрашивает: