Бернард Монтгомери - Мемуары фельдмаршала

3 июня

Прогноз погоды был неутешительным. Исландский циклон начал распространяться к югу и оттеснять антициклон, шедший к нам с Азорских островов. Это означало, что зона высокого давления над Ла-Маншем в ночь с 4 на 5 июня отступает.

Возникало затруднительное положение, и я записал в дневнике, что, возможно, потребуется принимать какое-то серьезное решение. И добавил: [259]

«Лично я читаю, что, если море будет достаточно спокойным, чтобы флот мог доставить нас туда, нужно отправляться; для авиации, чтобы завершить все подготовительные операции, погода была отличной, и нужно иметь в виду, что, возможно, в день высадки ей не удастся действовать столь успешно».

Совещание собралось в 21.30, и мы решили ничего не менять. Но понимали, что окончательное решение насчет откладывания операции нужно будет принимать ранним утром 4 июня и в любом случае некоторые конвои выйдут в море.

4 июня

Мы собрались в Саутуик-Хаус в четыре часа утра. Некоторые конвои уже вышли в море, готовясь ко дню высадки 5 июня. Прогнозы погоды были обескураживающими. В ВМФ считали, что высадка будет возможна, но предвидятся трудности. Адмирал Рамсей определенного мнения не имел. Я был за начало операции. Теддер, заместитель главнокомандующего, за отсрочку.

Взвесив все факторы, Эйзенхауэр решил отложить день высадки на двадцать четыре часа, то есть на 6 июня.

Мы снова собрались вечером в 21.30; прогнозы погоды были по-прежнему скверными, и мы решили собраться снова на другое утро в четыре часа.

5 июня

Мы собрались в назначенное время. В Ла-Манше бушевал сильный шторм, и было ясно, что, если не перенести день высадки, нас может постигнуть катастрофа.

Но метеосводки предсказывали ослабление шторма и приемлемую погоду на 6 июня и на последующие несколько дней до начала очередного периода неустойчивой погоды.

Эйзенхауэр решил начинать. Мы все обрадовались. Это совещание длилось от силы четверть часа. Эйзенхауэр находился в бодром состоянии и принял решение быстро.

В тот вечер я отправился в Хиндхед повидаться с майором и миссис Рейнолдс и прийти с ними к окончательному соглашению [260] относительно Дэвида. В последнее время я не видел его и не хотел оповещать всех ребят в Винчестере [13] [13] Винчестер — одна из старейших престижных мужских школ. о приближении дня высадки приездом туда, чтобы попрощаться с сыном. Миссис Рейнолдс потом говорила мне, что она догадалась о наступлении кануна этого дня — не по моим словам или поведению, а потому, что я привез туда штатскую одежду и повесил в шкаф.

6 июня

Я провел этот день в саду Брумсфилд-Хаус. После завтрака сделал для Би-би-си запись личного обращения к армиям, которое зачитали войскам при погрузке на суда. Еще до полудня стало ясно, что наши войска высадились на побережье и, насколько можно судить, все идет хорошо. Я решил, что мое место в Нормандии; находясь под Портсмутом, я не мог принести никакой пользы. Поэтому в половине десятого вечера того же дня отплыл на эсминце Королевского военно-морского флота «Фолкнор» (капитан С. Ф. Г. Черчилль), стоявшем в военном порту, чтобы переправить меня на континент. Снова я увидел Англию почти через шесть месяцев.

Мне не терпелось увидеться с командующими армиями Бредли и Демпси, которые шли через пролив на кораблях вместе с командующим ВМФ. Требовалось обсудить ситуацию с ними.

Вот что написал премьер-министр в моей книге для автографов, когда приходил ко мне на обед в Брумфилд 19 мая:

«Накануне величайшего предприятия я свидетельствую свою уверенность в том, что оно пройдет успешно и что снаряжение армии будет достойно храбрости ее солдат и гения ее командующего. Уинстон С. Черчилль». [261]

6 июня — 19 августа 1944 г.

Теперь мы подходим к описанию событий, которым предстояло оказать большое влияние на дальнейший ход войны. О кампании на северо-западе Европы написано много, и она будет служить благодатным полем для исторических изысканий еще долгие годы. Она дала почву для подъема национальных чувств, и, например, американские писатели резко критиковали поведение англичан в целом и мое в частности. Семя раздоров было посеяно в Нормандии, и именно поэтому с нее я и начну. Мой друг Айк согласился с тем, что настал мой черед высказать свою точку зрения. Я постараюсь изложить всю историю как можно ближе к истине. Утром 7 июня, на следующий день («Д»+1) после начала операции, британский военный корабль «Фолкнор» подошел к побережью и направился на запад, в зону действия американцев. Мы сблизились с кораблем ВМС США «Аугуста», на котором находился генерал Бредли, и я провел с ним обстоятельную беседу относительно положения, в котором оказалась 1-я американская армия. Бредли был озабочен оперативной ситуацией на «Омахе», восточном участке его зоны высадки. Мы обсудили его проблемы и пришли к общему мнению относительно путей их разрешения. Затем «Фолкнор» вернулся в британский сектор, и мы присоединились к нашим кораблям «Сцилла» и «Булоло», стоявшим на небольшом расстоянии друг от друга. Генерал Демпси и адмирал Вайен прибыли с этих кораблей на «Фолкнор», и я обсудил с ними их положение и проблемы; на британском участке все шло по плану, и оснований для тревоги не было. Именно в это время генерал Эйзенхауэр прибыл в британский сектор на флагманском корабле адмирала Рамсея, я поднялся на борт и провел с ними переговоры. Затем я попросил капитана Черчилля вернуться в американский сектор, чтобы я мог еще раз побеседовать на «Аугусте» с генералом Бредли. Так мы и поступили. Теперь [262] с участка «Омаха» поступали более радостные известия, и генерал Бредли перебрался на сушу, однако начальник его штаба приехал на «Фолкнор» и описал мне положение дел. Затем мы вернулись в британский сектор.

К этому времени ветер и море успокоились, сияло солнце, и поездки на эсминце для «смотра флота» доставляли удовольствие. Там было на что посмотреть: множество кораблей, уже начинали прибывать блокшивы и искусственные гавани. Действий в воздухе со стороны врага не предпринималось, на суше и на море почти не было заметно признаков войны. Трудно было представить себе, что на побережье разворачивалось сражение, решавшее судьбу Европы. Мы встали на якорь в британском секторе примерно в 20.30, и я спросил капитана Черчилля, сможет ли он высадить меня на берег к семи часам следующего утра, то есть 8 июня.

Мы отправились в путь в 6.30 утра и стали продвигаться к тому участку, где я попросил меня высадить. Был отлив, когда я сказал, что нам следует подойти как можно ближе к берегу, капитан начал измерять глубину ручным лотом, а потом включил эхолот. Дымовая завеса скрывала все береговые ориентиры. Затем случилось следующее: весь корабль слегка содрогнулся, мы зацепились кормой за песчаную отмель или большой камень. Я находился на юте вместе с адъютантом, которого и послал на мостик узнать, нельзя ли подойти еще ближе к берегу. Капитан не обрадовался этому вопросу. Тем временем на палубе старший лейтенант объяснил мне положение дел. Когда он сказал, что мы сели на мель, я, как мне позже рассказывали, ответил: «Отлично. Значит, наверное, ближе подойти к берегу капитан не мог. А как насчет лодки, чтобы доставить меня туда?»