Бернард Монтгомери - Мемуары фельдмаршала

96728

Кроме того, к 19 июля мы эвакуировали из британского сектора 11 000 больных.

Тем временем 1-я американская армия выходила на позиции, с которых она могла начать операцию по прорыву. Первоначально мы рассчитывали начать операцию с линии Сен-Ло — Кутанс. От этой идеи пришлось отказаться, и в конце концов Бредли решил [270] наступать с главного рубежа, шедшего по дороге Сен-Ло — Перье. Мы надеялись достичь этого рубежа к 11 июня (пятому дню операции), однако вышли на него лишь к 18 июля.

К этому времени британские силы продолжали неуклонно осуществлять свои задачи на восточном фланге. Ведя ожесточенные и непрерывные бои, они удерживали в секторе Кана основные силы противника. Чем больше задерживались американцы, тем настойчивее я приказывал англичанам усиливать ведение боевых действий; и ни разу от Демпси не поступило никаких жалоб. Следующая таблица позволяет понять, как хорошо выполняла свои задачи 2-я британская армия.

Силы противника против 1-й американской армии Силы противника против 2-й британской армии

Танковые дивизии Танки Пехотные батальоны Танковые дивизии Танки Пехотные батальоны

15 июня — 70 63 4 520 43

20 июня 1 210 77 4 430 43

25 июня 1 190 87 5 530 49

30 июня 1/2 140 63 7 1/2 725 64

5 июля 1/2 215 63 7 1/2 690 64

10 июля 2 190 72 6 610 65

15 июля 2 190 78 6 630 68

20 июля 3 190 82 5 560 71

25 июля 2 190 85 6 645 92

Противник пытался «огородить» нас в лесистой местности, находившейся в 15–20 милях в глубь от места вторжения. В течение какого-то времени это ему удавалось; однако добиться успеха можно было, только непрерывно посылая все новые резервы для латания дыр в обороне и ценой больших потерь в живой силе и технике. Вражеские резервы не позволяли нам достаточно продвинуться вперед в востоку и к югу от Кана, но их не хватало для того, чтобы противостоять наступлению на западном фланге. Иными словами, противник просто растрачивал свои силы. Как и в Аламейне, мы заставили его ввести в действие резервные силы на широком участке фронта; мы же теперь были готовы сосредоточить свои силы на узком участке и тем самым выиграть сражение.

Операция «Кобра» должна была начаться 20 июля; именно к этой дате я приказал завершить операцию «Гудвуд» на восточном [271] от Кана фланге. Но нас снова подвела погода, и фактически «Кобра» началась только 25 июля.

Мне было ясно, что, как только американское наступление наберет темпы, это будет иметь серьезные последствия для всего фронта противника. Линия его обороны прогнется, и он будет пытаться выровнять ее на новых рубежах. Я решил, что при этом он будет опираться на три основные позиции:

1. У Комона.

2. По линии реки Орн.

3. По высотам между Каном и Фалезом.

Поэтому я планировал нанести последовательные удары по ключевым пунктам на севере, где, как мне казалось, противник попытается «закрепить» свой левый фланг. Я отдал соответствующие приказы, и 2-я армия вначале перегруппировалась, а затем перенесла основную силу удара с крайнего левого фланга юго-восточнее Кана на крайний правый фланг у Комона. Это был сложный маневр, и 2-я армия прекрасно осуществила его.

Атака на Комон (операция «Блюкоут») должна была вестись 2 августа силами шести дивизий. Но ввиду неожиданно быстрого продвижения американцев я с согласия Демпси перенес ее на 30 июля.

Итак, 25 июля, в день, когда начался прорыв американцев, мы оказались на пороге великих событий. Теперь нам предстояло пожать посеянное ранее: стратегический план битвы за Нормандию должен был принести решающий успех. И тут, совершенно неожиданно, на нашем горизонте сгустились тучи.

26 июля Эйзенхауэр обедал в Лондоне с премьер-министром. Я не знаю точно, о чем именно шла речь на этом обеде. Вечером Эйзенхауэр написал мне, и, поскольку я знал о предубеждениях, существовавших на мой счет в штабе Верховного главнокомандования, одна строчка в его письме меня насторожила. Вот что там говорилось:

«Он (премьер-министр) постоянно повторял, что знает, что вы понимаете необходимость «поддерживать огонь» на фронте, когда развивается большое наступление».

Мне показалось, что Эйзенхауэр пожаловался премьер-министру на то, что я не понимаю, что делаю. На самом деле, как я [272] узнал позже, он сказал премьер-министру, что обеспокоен появившимися в американской прессе сообщениями, будто на долю британцев приходится меньше военных трудностей и меньше потерь. Он дал премьер-министру понять, что, с его точки зрения, британские силы на восточном фланге могут и должны вести более активные наступательные действия, что они сражаются не так, как должны, и в подтверждение привел цифры потерь. Это стало причиной множества проблем. Вечером следующего дня, 27 июля, премьер-министр пригласил нескольких ответственных лиц на ужин с Эйзенхауэром. Вскоре я узнал, что там произошло.

Эйзенхауэр пожаловался, что Демпси перекладывает все тяготы боев на американцев. Его внимание обратили на стратегическую основу моего плана: ведение ожесточенных боев на левом фланге с тем, чтобы оттянуть туда немецкие силы, и одновременное продвижение на правом фланге. Ему напомнили, что он сам одобрил эту стратегию и что она претворяется в жизнь; основные бронетанковые силы немцев постоянно удерживались на британском участке фронта. Опровергнуть эти аргументы Эйзенхауэр не мог. Затем он спросил, почему мы не можем начать масштабное наступление на обоих фронтах одновременно — как это делают русские. Ему указали, что плотность немецких войск в Нормандии примерно в 2,5 раза выше, чем на русском фронте, а наше превосходство в силе составляет всего лишь около 25 процентов, тогда как превосходство русских на Восточном фронте достигает 300 процентов. Совершенно очевидно, что наше положение не позволяет начать общее наступление по всему фронту; именно этого хотели бы немцы, но это никак не соответствовало бы согласованной нами стратегии. К этому времени (25 июля) мы уже начали операцию по прорыву на правом фланге. Общее наступление быстро набирает темп. 2-я британская армия продолжает вести бои, чтобы удержать немцев на левом фланге. Наконец, наступает момент, когда наша стратегия должна увенчаться успехом. Так в чем же проблемы?

Затем Эйзенхауэру сказали, что, если у него есть какие-то сомнения в том, что я веду сражение надлежащим образом, он должен недвусмысленно заявить об этом мне, что в его власти отдавать приказы, что он должен выложить карты на стол и точно объяснить [273] мне, чего он требует. Эйзенхауэр явно не решался. Тогда его спросили, не хочет ли он получить помощь от начальника Имперского генштаба. Хочет ли Эйзенхауэр, чтобы начальник Имперского генштаба передал мне его слова? Хочет ли Эйзенхауэр, чтобы начальник Имперского генштаба сопровождал его, когда он поедет ко мне? Эйзенхауэр отклонил все эти предложения.