Бернард Монтгомери - Мемуары фельдмаршала

Я спросил Эйзенхауэра, не можем ли мы с ним переговорить с глазу на глаз, поскольку я хочу узнать его мнение по некоторым принципиальным и жизненно важным вопросам; после этого обсуждения к нам сможет присоединиться его начальник штаба. Он согласился, и мы в течение часа говорили наедине. Я изложил ему свою точку зрения относительно острой необходимости выработки твердого и четкого плана. Я сказал, что мы должны решить, где именно будет нанесен главный удар, а затем собрать в этом районе достаточные силы, чтобы быть уверенными в быстром достижении решающих результатов. Я уделил особое внимание ситуации со снабжением и сказал, что скоро наши коммуникации растянутся, нам следует сосредоточить запасы горючего [281] и боеприпасов за линией наступления, а если мы распределим их по всему фронту, то нам не удастся добиться решающих результатов. Затем я описал ему предложенный мною план, с которым ранее согласился Бредли. Я показал все детали плана на карте и подчеркнул, что он дает нам большие шансы на успех.

Я сказал, что, если он примет стратегию ведения боев по всему фронту, с наступлением по всей линии и непрерывными сражениями, наступление неизбежно замедлится, у немцев появится время для восстановления сил, и война будет продолжаться всю зиму и большую часть 1945 года.

Я также сказал, что ему как главнокомандующему не следует заниматься наземными операциями и брать на себя командование сухопутными силами. Верховный главнокомандующий должен занимать позицию надо всеми, чтобы иметь возможность объективно оценивать ситуацию в целом — то есть все, имеющее отношение к наземным, морским, воздушным операциям, гражданскому контролю, политическим проблемам и так далее. Кто-то должен руководить наземным сражением от его имени. Мы одержали великую победу в Нормандии благодаря единому командованию сухопутными войсками, а не вопреки ему. Я сказал, что этот вопрос настолько важен, что, если его заботит американское общественное мнение, он должен передать общее командование Бредли, и я буду счастлив служить под его руководством. Это предложение привело к тому, что Эйзенхауэр сразу отказался от своего намерения делать что-либо подобное.

После дальнейших переговоров Эйзенхауэр согласился, что 21-я группа армий недостаточно сильна, чтобы самостоятельно осуществить наступление на северном направлении. Он согласился с тем, что американцы должны оказать любую необходимую помощь. Он согласился и с тем, что задача по координации и общему руководству операциями на северном направлении должна осуществляться одним командующим: мной.

Я сказал, что хочу, чтобы американская армия, состоящая как минимум из двенадцати дивизий, наступала на правом фланге 21-й группы армий. Он ответил, что если это будет сделано, тогда в составе 12-й группы армий останется только одна американская армия, и это вызовет недовольство общественного мнения в США. [282]

Я спросил его, почему общественное мнение должно заставить нас принимать совершенно неразумные военные решения. Может быть, я зашел слишком далеко, навязывая ему свой план, и не придал достаточного значения тяжелому политическому бремени, лежавшему на его плечах. Чтобы принять мой план, ему надо было остановить «человека с мячом» — Паттона и его 3-ю американскую армию. Оглядываясь назад, я часто задавался вопросом, достаточно ли внимательно я отнесся к замечаниям Эйзенхауэра, прежде чем отвергнуть их. Думаю, что да. В любом случае он слушал меня спокойно. Сейчас Айк стал одним из самых близких моих друзей, и я никогда не устану восхищаться терпением и выдержкой, проявленными им в тот день.

Однако мои возражения не принесли результата. Была принята стратегия «широкого фронта», и 12-й группе армий, продвигавшейся вперед на левом фланге, чтобы оказать поддержку 21-й группе армий, пришлось направить свои основные усилия на восток, к Мецу и Саару. Мне оставили полномочия для осуществления «координации операций» между 21-й группой армий и левым крылом 12-й группы; термин «командование операцией» из директивы убрали. Но более поздняя директива, изданная Эйзенхауэром после принятия им прямого командования наземными войсками, определила, что 12-я группа армий должна обеспечить своим соединениям, действующим в Руре на моем правом фланге, «адекватное снабжение».

Вот так мы все приготовились форсировать Сену и пойти дальше — каждый своим путем.

Оптимизм витал в воздухе, все рвались вперед, а Верховный главнокомандующий подгонял всех по всему фронту. Все должны были постоянно сражаться. Но дело осложнялось тем, что нам не хватало фундаментального плана, который рассматривал бы театр военных действий как одно целое. Теперь наша стратегия состояла в том, чтобы стать «разрозненной». Я твердо настроился на то, чтобы до конца сыграть свою роль в этом деле: британские силы покажут, как уже показывали, что, когда дело доходит до маневренных боев, они воюют не хуже других. Но я испытывал большие опасения. Мой опыт боевых действий говорил о том, что мы не сможем и дальше вести себя таким образом и что нам придется столкнуться с долгой зимней кампанией [283] со всеми вытекающими из нее последствиями для британского народа.

В разгар всех этих волнений и разочарований, вечером 31 августа, я получил от премьер-министра послание следующего содержания:

«Мне доставляет огромное удовольствие сообщить Вам, что, по моему представлению, Его Величество милостиво согласился на присвоение Вам с 1 сентября звания фельдмаршала, признав тем самым Ваши выдающиеся заслуги в незабываемой и, может быть, решающей битве во Франции, которой Вы лично руководили».

Позже сэр Ален Лассельс, тогдашний личный секретарь короля, рассказал мне следующую историю о том, в каких обстоятельствах был подписан указ о присвоении мне звания фельдмаршала. В конце августа премьер-министр вернулся из Италии, и доктора уложили его в постель, поскольку у него повысилась температура до 39,4 градуса. Утром 31 августа король в сопровождении сэра Алена Лассельса приехал во флигель в Сториз-Гейт, где лежал премьер-министр, и нашел его в отличном настроении, одетым в роскошный бледно-голубой халат восточного покроя. Премьер-министр подал королю уже приготовленное представление и попросил тут же подписать его — что король и сделал, использовав в качестве стола подушку. Интересно было бы узнать, случалось ли ранее, чтобы британский генерал был произведен в фельдмаршалы в разгар боев, а постановление об этом монарх подписывал бы на подушке премьер-министра?

Уже второй раз за время войны я получал повышение во время боевых действий. Би-би-си сообщила об этом в выпуске новостей на следующее утро. Очень характерно, что сразу же после этого Эйзенхауэр направил мне телеграмму с искренними и горячими поздравлениями.