Жан Жюль-Верн - Жюль Верн

Шториц и сам-то иногда вынужден отказаться от своей привилегии быть невидимым. Что же касается Германа, которого хозяин тоже сделал невидимкой, то он приходит в ужас при мысли, что «навсегда останется одиноким среди других людей».

Открытие Отто Шторица «не приносило никакой практической пользы и способствовало удовлетворению лишь самых низменных страстей человека». Таким образом, и Уэллс и Верн разделяли сомнения относительно благотворных свойств невидимости.

Попытки обоих авторов объяснить каким-то образом это явление ни к чему не приводят. Мы остаемся в области чудес, и если несовершенство системы Гриффина забавно, безупречность системы Шторица вполне допустима, тем более что романист благоразумно отнес время действия к 1757 году, то есть к той эпохе, когда теории Месмера заставили поколебаться многие умы и сверхъестественные явления никого не удивляли.

Ограничившись однозначным прочтением этих двух небылиц, мы совершили бы ошибку. Для Уэллса то был предлог поговорить о столь дорогих его сердцу социальных проблемах. Жюль Верн усмотрел в этом повод для географического исследования, позволившего ему излить поэтические чувства, которые он питал к Венгрии. Мишель, все еще находившийся под впечатлением научного жанра предыдущих романов своего отца, не смог должным образом оценить литературные достоинства этой книги.

В стилистическом отношении роман безупречен, и текст его весьма изящен. Как приятно в наше бурное время, приучившее нас к неугомонному скрежету железных дорог, очутиться вдруг в почтовой карете, запряженной лошадьми, и дремать «под мерный стук колес по булыжной мостовой, под этот монотонный шум, который лучше всякой тишины убаюкивает вас».

Корабль, «разрезая форштевнем желтые воды прекрасной реки, окрашенные вопреки существующим легендам скорее охрой, чем ультрамарином», плывет вниз по Дунаю среди покоя и тишины, столь драгоценных для современного читателя, которого наш беспокойный век держит в постоянном напряжении.

Нам хотелось бы спуститься до самых Железных ворот этого великолепного Дуная, воды которого кажутся «пронизанными золотистыми лучами», а ночью отражают «тысячи небесных светил, напоминающих редкостных рыб с блестящей чешуей».

Описание жилища доктора Родериха навеяно, по всей видимости, воспоминанием, которое сохранилось у автора о своем собственном доме на улице Шарль-Дюбуа:

«Через ворота с вделанной в них калиткой вы входите на мощеный двор, переходящий в просторный сад, окаймленный вязами, акациями, каштанами и буками, вершины которых нависают над оградой. Напротив ворот расположены подсобные помещения, увитые диким виноградом, с жилым домом они сообщаются коридором с цветными стеклами, упирающимся в основание круглой башни высотой в шестьдесят футов, внутри которой вьется лестница. Вокруг дома идет застекленная галерея, куда выходят все двери, занавешенные старыми коврами, оттуда можно пройти в кабинет доктора Родериха, в гостиную и в столовую…»

Политические взгляды Жюля Верна. В романе «Кораблекрушение „Джонатана”» он создает образ убежденного анархиста, которому тем не менее приходится прибегнуть к насилию, чтобы защитить дело своей жизни.

Социальные проблемы не давали покоя ветерану «поколения сорок восьмого года», его пугали темпы индустриализации, в которой поначалу, как и подобает истинному сенсимонисту, он видел средство к улучшению судьбы человека. Происходившее накопление капитала, который, оказав благотворное воздействие на развитие промышленности, вторгался теперь всюду, внушало серьезные опасения. Жюль Верн питал слабую надежду на возможность устройства общества согласно учению Сен-Симона. Всегда с радостью готовый принять любой мятеж, он боялся его результатов. События, потрясавшие общество в конце XIX столетия, тревожили писателя, они выдвигали проблемы, с которыми политика уже справиться не могла. Ему казалось, что разрешить их, как ни гадай, можно только путем установления порядка. Будучи в душе анархистом, Жюль Верн тем не менее понимал всю непрочность системы, основанной на одной лишь доброй воле людей. Как республиканец, он отдавал себе отчет, что демократию все более подменяет демагогия, с ее помощью нетрудно обмануть массы, заставив их поверить в блага, добиться которых можно только путем настойчивых и терпеливых усилий.

Мишель часто бывал у писателя, ловкий диалектик, он нахваливал ему преимущества социалистической системы, тот охотно соглашался с ним. И тут же задавался вопросом: а что сталось бы с группой людей, предоставленных самим себе, если бы они попали на необитаемую землю, где неведома ни одна политическая система?

Истинный анархист, не признающий ни бога, ни властелина, не может навязывать другим свою собственную концепцию. Это настоящий поэт, который мечтает о райской жизни для человечества, где не будет места злу, ибо не будет и законов, придуманных, чтобы охранять его. Обычно анархистом именуют того, кто путем насилия выражает свою ненависть к обществу, а ведь это неверно, так как анархист стремится тем самым навязать этому обществу свою волю. Автор же решил показать нам анархиста, так сказать, в чистом виде, создав образ человека, который стремится к абсолютной свободе, и поселил его с этой целью на земле архипелага Магальянес. Там нет никого, за исключением небольшого числа индейцев с Огненной Земли, которым этот человек приходит на помощь, они дали ему имя Кау-джер, что на их языке означает «покровитель». У него есть среди них друзья — отец и сын, в обществе которых Кау-джер ловит рыбу. И в результате Кау-джер в совершенстве изучил опасные проливы архипелага.

Во время шторма у берегов архипелага терпит бедствие судно переселенцев, и Кау-джер спасает потерпевших крушение на «Джонатане». Эмигрантов «объединяло то, что все они принадлежали к обездоленным слоям общества.

Эти люди не были подготовлены к подобным испытаниям. Привыкнув безропотно переносить повседневные лишения, они оказались совершенно беспомощными перед лицом развернувшихся грозных событий. Они бессознательно мечтали о том, чтобы нашелся какой-нибудь человек, готовый обязать каждого из них выполнить порученное ему задание. Поэтому само собой получилось, что они доверились и подчинились Кау-джеру, переложив на его плечи все заботы о своей дальнейшей судьбе. Это сборище было во всех отношениях не хуже и не лучше любого другого.

Что же станется с этими людьми, заброшенными судьбой на необитаемый остров? Как им удастся выжить в этих невероятно трудных условиях?»

Один из эмигрантов, Гарри Родс, отличавшийся большим умом, чем другие, спросил совета у Кау-джера, тот предложил разгрузить гибнущий «Джонатан» и починить его собственную шлюпку, пострадавшую во время шторма, на ней можно будет добраться до Пунта-Аренаса, чтобы известить губернатора о случившемся. Тут же находятся недовольные: разгрузить корабль, да за кого он их принимает? Один из ораторов, неудавшийся политик Фердинанд Боваль, тотчас же становится в позу трибуна: а почему бы не воспользоваться шлюпкой для перевозки по очереди всех пассажиров в Пунта-Аренас? Что же касается груза, то он принадлежит Обществу колонизации, а посему нечего «превращать их в рабочий скот для эксплуататоров»!