Вячеслав Лебедев - Фрунзе

Наконец, после немалых усилий и жертв, после пятнадцати суток напряженной борьбы, 21 июля 1918 года опаснейший для молодой Советской республики мятеж в Ярославле, в ближайшем соседстве с Москвой, на пересечении важнейших коммуникаций, был ликвидирован.

Руководители его — известный эсеровский лидер Борис Савинков и полковник Перхуров — бежали. Расплачиваться пришлось их менее поворотливым помощникам и пособникам, а также десяткам тысяч мирного населения — горожанам, дома и имущество которых погибли в огне пожаров, охвативших город.

Народ проклинал белых главарей, ввергнувших Ярославль в такое бедствие.

Совет Народных Комиссаров назначил Михаила Васильевича Фрунзе военным комиссаром Ярославского военного округа в составе шести губерний: Ярославской, Костромской, Тверской, Вологодской, Иваново-Вознесенской и Владимирской.

Но если пожар был быстро и успешно потушен в непосредственной близости, к столице, то иначе складывалось дело па средней Волге, на Урале, на Дону, на Украине…

Сформированный из военнопленных мировой войны так называемый чехословацкий корпус, сагитированный тоже «учредиловцами»— эсерами, внезапно поднял мятеж на средней Волге, захватил хранившийся в Казани золотой запас царской России, сверг советскую власть в Самаре, Омске и Екатеринбурге, бросил вызов центральной советской власти в Москве. Руководители корпуса — Чечек и Гайда — были откровенными наймитами Антанты.

На нижней Волге белые контрреволюционные силы подошли к Царицыну, создали тяжелую угрозу нижневолжским и южноуральским районам — от Каспия до Сибири.

Донская контрреволюция старалась отрезать центр России от Кавказа и Закавказья.

Под покровительством немецких оккупантов провозгласила ложную «самостийность» (автономность) Украина, фактически проданная своим бутафорским гетманом Скоропадским германскому имперскому правительству «под колонизацию».

Высадились, наконец, силы интервентов, те, на которые уповал Перхуров, и на севере России, в Беломорье.

В августе была сделана попытка одним ударом обезглавить Советское государство. В Москве на заводе Михельсона (ныне завод имени Владимира Ильича) было произведено покушение на Ленина.

Эсерка Ф. Каплан несколько раз выстрелила в него из револьвера.

Железный организм Ленина справился с ранением. Вызов контрреволюции был принят. Созданный по предложению Ленина Совет Обороны провозгласил: «Революция в опасности! Беспощадный отпор врагам!»

Недолгое междубурье окончилось…

Пятого декабря 1918 года Фрунзе в сопровождении военрука, бывшего генерала Ф. Новицкого [17] Новицкий Федор Федорович (1870–1944) — генерал царской армии, в первой мировой войне командовал дивизией. После Октябрьской революции безоговорочно перешел на сторону советской власти; активный участник гражданской войны (военный руководитель штаба Ярославского военного округа, начальник штаба IV армии и Южной группы войск Восточного фронта, член Реввоенсовета Туркестанского фронта). В мирное время преподавал в военных академиях. Генерал-лейтенант Советской Армии. , приехал инспектировать заканчиваемую формированием Костромскую стрелковую дивизию.

На центральной площади Костромы состоялся б декабря инспекторский смотр частям одной из самых первых революционных дивизий нового, девятиполкового состава.

На крышах окружающих домов лежал поблескивающий в лучах скупого зимнего солнца неплотный, клочковатый снег, но замощенная булыжником площадь была начисто вытоптана многими сотнями тяжелых солдатских ботинок. На последнем году «германской» войны царское интендантство уже не в силах было одевать солдат в традиционные русские сапоги — их заменили страшного вида «буцы» с обмотками, по образцу британской и французской армий. Части были выстроены четырьмя линиями, и Фрунзе с Новицким в сопровождении командования дивизии и губвоенкома совершали обход полков.

В одном из рядов внимание Михаила Васильевича привлек угрюмый, понурый человек в шинели, висящей мешком на ссутулившихся плечах. Весь его вид красноречиво говорил: «Не желаю выглядеть солдатом!»

Фрунзе остановился и спросил:

— Товарищ красноармеец, вы больны?

Человек хмуро и неторопливо ответил:

— Какой я красноармеец… Я мобилизованный…

Фрунзе переглянулся с Новицким и губвоенкомом.

Смысл ответа был ясен: кое-кто из призванных, по-видимому, считал, что звание «красноармейца» применимо только к добровольцам. Что же касается мобилизованных, то таковые несут перед республикой гораздо меньшую ответственность и за поведение свое и за внешность. А может быть, даже и сражаться могут кое-как, в «четверть силы».

— Красная звездочка на шапке уравнивает нас всех, — сказал Фрунзе. — И вас, и меня, тем более что я, кстати сказать, тоже мобилизован партией на защиту революции…

Но вот он поравнялся с выстроенной среди других частей ротой связи, почти целиком состоявшей из добровольцев августовской и сентябрьской вербовки. Молодцеватый, подтянутый вид, образцовое, в нитку равнение, только на левом фланге несколько «недорослей», как именовали их остальные бойцы, — в том числе двое братьев Богдановских, шестнадцати и четырнадцати лет от роду, тонущие в серых своих шинелях, пусть и минимального из имевшихся на складе размеров.

Издали заметив их, Фрунзе прищурился.

— А вот дети в Красной Армии вряд ли нужны… — бросил он.

Губвоенком вопросительно взглянул на командира роты.

Сделав под козырек, тот отрапортовал:

— Имею доложить, братья Богдановские, одни из первых добровольцев части, сыновья офицера, погибшего при отражении германского наступления под Псковом…

Фрунзе перевел взгляд на массивную, рослую фигуру линейного надсмотрщика латыша Арвида Оррава. Он держался с отличной выправкой, но шинель на нем была совершенно необыкновенного вида: собственно, это был только материал от серой солдатской шинели, перешитой по тогдашней штатской моде — прямое полупальто в обтяжку с полудюжиной пуговиц по каждому борту. А пуговицы, в свою очередь, были обтянуты какой-то синей материей.

— Что, товарищ, для вас не нашлось уставной формы? — спросил окрвоенком.

Арвид подался вперед, отчеканил:

— Готов биться за Советскую республику до последней капли крови, но шинель царского образца носить просто не в силах, товарищ военный комиссар! Потому у меня и пуговицы обтянуты — ведь на них николаевские орлы…

Фрунзе улыбнулся и, кивнув, пошел дальше.

При осмотре казарм Фрунзе не пропускал никаких мелочей, то и дело предлагал губвоенкому записать ту или иную неполадку, изъян, непорядок.