Вячеслав Лебедев - Фрунзе

— Вы приехали, товарищ командующий, не в добрый час… — так встретили Фрунзе в штабе 4-й армии. — Возникают большие трудности — армия развинтилась, возомнила себя автономной, потеряла ощущение начальнической руки. Анархиствующие элементы и эсеры распоясались, захватывают влияние. На днях под Уральском произошло неслыханное событие. Только что взяли Уральск — и вдруг взбунтовался Орлово-Куриловский полк. Погибли почти все наши руководящие работники…

Фрунзе выразил намерение лично поехать в Уральск.

— Не советуем вам туда ехать, товарищ командующий, — сразу же начали отговаривать Фрунзе работники штаба армии. — Как бы беды не вышло…

Но Фрунзе не слушал уговоров и предостережений. Приняв дела и отдав приказ по армии, он немедленно выехал в район Уральска.

Перед поездкой командарма в Уральск самарские часовщики были загружены большими срочными заказами — починкой и выверкой имевшихся в государственных складах Самары реквизированных у бывшей самарской буржуазии ручных и карманных часов, а также компасов и буссолей. К моменту отъезда командующего несколько десятков часов и компасов с гравировкой «За Уральск», «За храбрость» было включено в его багаж, под ответственность адъютанта.

Глубокие снега лежали на холмах приволжского Сырта. Снегом была покрыта и выглядевшая довольно мирно степь.

Но степь только казалась мирной. Угроза таилась на каждом шагу.

4-я армия, командовать которой назначен был Фрунзе, занимала очень трудный участок. Из необозримой приуральской степи то и дело появлялись белоказачьи отряды, нападали с юга на форпосты Красной Армии и снова скрывались.

На этом фронте не было ни окопов, ни укреплений. Каждое село, каждый хутор мог превратиться в опорный пункт и для красных, и для белых.

Причудливы были очертания фронтового участка Александров Гай — Уральск — Актюбинск, но цепко держали белоказаки непрерывно меняющуюся линию, которая смыкалась в районе Оренбурга с расположением основных сил Колчака.

Почти от Волги до Южного Урала тянулся этот движущийся фронт набегов, налетов, неожиданных отходов и наступлений. Железная дорога, ведшая через Деркуль на Уральск, тоже находилась под постоянной угрозой.

На пути в Уральск Фрунзе посетил одно из степных сел, обстоятельно, по душам поговорил с местными жителями, стариками.

— А где помоложе хозяева? — задал Фрунзе вопрос, между прочим.

— Воюют, батюшка… Хто у Ленина, а хто с атаманцами ушел, с казарой… — прошамкал один из стариков.

— А куда больше людей идет — к Ленину или к атаманцам? — продолжал спрашивать командарм.

— К Ленину, знамо, больше… — послышалось сразу несколько голосов. — У красных — нашенские командуют, Василий Иванович Чапаев. А казара [18] Казара — казачество. — хто их знает, кому родня… Им чихать на Рассею…

— Вон что! — сказал Фрунзе. — Вы, значит, понимаете, что значит Россия…

— Как не понимать! — обидчиво проворчал собеседник. — Жили деды наши все вместе, что пальцы в горсти, была Русь — не трусь, а потом по земле рассеялись — вот и стала Рассея… А сердце-то все равно к корню лежит.

— А знаете ли вы, кто за что бьется? — еще вопрос задал Фрунзе. — За что — красные, за что — белые?

— Как не знать!.. — отозвались голоса. — Белые — за царя да за господ, а красные — за фабричных…

— А за крестьянство кто? — усмехнулся командарм.

— А за хрестьянство — Чапай… — ответили старики. — Он за нашу землю воюет, супротив Вяземских да Столыпиновых…

Фрунзе знал эти имена — самых крупных помещиков края.

— Но ведь и Чапай — красный, коммунист… — возразил он.

— Ну, нет… — послышались возгласы. — Шутишь, начальник. Не коммунист Чапай, а большевик…

Командарм развел руками:

— Ну, и окрошка у вас в мозгах, товарищи ильмовчане… Да ведь большевики и есть коммунисты… Ну, а живете как? — задал он еще вопрос.

— Тянемся по малости… От суховея до суховея…

— То-то, по малости… — Фрунзе качает головой. — Вот мы, большевики-коммунисты, да и Чапаев ваш вместе с нами, как раз и боремся за то, чтоб жилось людям не «по малости», а как следует, хорошо… Мы — за бедных, но не за бедность: против богатеев, но за всеобщее народное богатство. Богатей для нас то же, что суховей. И с тем и с другим будем бороться не на жизнь, а на смерть…

— С суховеем не много наборешься… — проворчал один из стариков. — Суховей декретом не уничтожишь…

— Справимся и с суховеями… — твердо, уверенно продолжал Фрунзе. — Все поставим на службу народу… И солнце, и ветры… Наука поможет и горы сдвинуть, и реки поворотить… Может, и Волгу с Уралом соединим, и Арал с Каспием… Ни пустынь, ни степей засушливых не будет… Где сейчас синие солонцы, там леса и сады раскинутся. Из-под земли все сокровища ее добудем. И воду заставим бить из-под земли и подороже вещество — нефть… Вот тогда и будет богатство всенародное, а не только для богатеев…

— Складно говоришь, начальник… — переглядываются старики. — Да только вряд ли дожить нам до всего этого… Не попользоваться…

— Небось и вы доживете… Народ крепкий… — улыбается командарм. — А не вы, так сыны да внуки попользуются…

Давняя закваска агитатора помогала Фрунзе быстро и безошибочно находить общий язык не только с рабочим народом, но и с крестьянами любой местности, любого русского края. И не только русского.

Важность, значение такого непосредственного общения с народом были для Фрунзе неоспоримы.

— Один такой разговор стоит иной раз целой прочитанной книги… — пояснял Михаил Васильевич своим товарищам-соратникам. — Не только ты раскрываешь глаза людям, но и у самого тебя вдруг открываются глаза на очень многое… Плох руководитель, безразлично — военный ли, гражданский ли, если он избегает бесед с народом…

— Завтра выйти уральскому гарнизону на смотр побригадно, — отдал Фрунзе приказ, как только переступил порог штаба Николаевской дивизии, находившегося в Уральске.

Наутро волки уральского гарнизона вышли на смотр. Несколько тысяч красноармейцев выстроилось на площади.

День выдался морозный. В горячей золе тут же разведенных больших костров многие бойцы пекли картошку. Вид у большинства был неряшливый. Редко у кого на шинели виднелся пояс. Папахи были надеты у всех по-разному: у кого сдвинута на затылок, у кого нахлобучена на глаза. Винтовки тоже держали по-разному: на ремне, на плече, у ноги. Стояли в строю кто как хотел. Дымили козьими ножками — цигарками-самокрутками. Один из комбригов увел свою бригаду, не дождавшись смотра, — возможно, от стыда за ее состояние и вид.

Тут же, на площади, не откладывая, провел командарм краткий, но строгий разбор «парада».