Йонатан Нетаньягу - Письма Йони: портрет героя

Дорогие мама и папа! 11. 8. 68

Выяснилось, что нам необычайно повезло. После войны решено было заселить пространство между горой Скопус и Иерусалимом, т. е. тем, что было Иерусалимом до войны. Объявили конкурс на приобретение участков в Гиват ха-Мивтар, находящейся в 300 метрах от района Паги, Вокруг холма нят арабских кварталов, и шоссе,

ведущее к нему, идет прямо к центру города. Желающих оказалось очень много, поэтому от каждого заинтересованного потребовали 1600 лир задатка. Йона и Мики позаботились о нас, пока мы были за границей. Но мы тогда не отнеслись к этому серьезно, так как шанс получить участок был очень слабым. Произвели общую жеребьевку, а также отдельную – для инвалидов армии, – и я попал в число выигравших.

Дорогие папа и мама! 17. 8. 68

Сегодня годовщина нашей с Тути свадьбы.

Так много всего произошло с того дня на горе Скопус, через месяц после моего выхода из больницы и через полтора месяца после окончания войны. Невольно приходят в голову все те же мысли о прошедшей войне. Как было бы хорошо сказать: "Война кончилась". Как было бы просто, если бы и в самом деле это была бы "прошедшая война", а теперь она – только часть далекого прошлого. Но не так это. С июня 1967 года я успел так много сделать: женился, поехал в Америку, учился в Гарварде, путешествовал по Канаде, а до этого, по дороге в Америку, побывали мы также и в Париже, а после этого вернулись в Израиль, и я работал, путешествовал и устраивался. И при всем при этом – преходящей была не война, а все, что за ней последовало.

Вошла в меня какая-то грусть и никак не отвяжется. Не то, чтобы она владела мною или управляла моими поступками, но она во мне, она существует, погруженная глубоко внутрь, в хорошо укрытое место. Место это – не пустота, в нем тяжелый осадок. Это как бы тяжелая пустота. Возможно, что это чувство есть не только во мне. Иногда я ощущаю глубину и слышу крик той же пустоты и в других, во всех тех товарищах, что вышли из войны невредимыми. Мне кажется, все мы раненые, все стали другими – уязвимыми, озабоченными всем, что происходит. Мы стали гораздо старше. Той гармонии, что характерна для мира молодого человека, больше во мне

нет. Хоть я еще молод, силен и уверен в себе и в своих возможностях, но при этом я не могу уйти от ощущения какой-то старости. Так как старым в смысле количества лет я никогда не был, то и не знаю, такое ли это чувство, как то, что приходит с возрастом. Так или иначе – это старость, особая старость молодых.

Когда я пытаюсь объяснить себе, почему это так и почему возникло во мне это чувство, я прихожу к выводу, что не только сама война, убийства, смерть, раненые и искалеченные тому причиной. Это можно преодолеть. Это, возможно, смягчается временем. Причина – в сознании бессилия, и вызвано оно войной, у которой нет конца. Потому что война не кончилась и, мне кажется, будет длиться и длиться. Июньская война была только одной из битв. Война идет сейчас – сегодня, вчера и завтра. Идет – с каждой миной, с каждым убийством и с каждой бомбой, взорвавшейся в Иерусалиме, с каждым выстрелом на севере или на юге. Это "затишье" перед следующей бурей. Не сомневаюсь, что война придет. Я также не сомневаюсь, что мы победим в ней. Но до каких пор это будет продолжаться? Уничтожить арабский народ мы не сможем, слишком их много, и слишком сильная у них поддержка. Понятно, что мы будем их бить снова и снова, и у нас будет полное оправдание бить их каждый раз сильнее. Сознание этого нас радует, но радость эта смешана с грустью. Мы ведь молоды и созданы не только для войн. Я собираюсь продолжать учиться. Я хочу этого, мне это интересно. Но я не могу видеть в этом свое главное предназначение. Даже если занятия наукой и правильное дело – убежден, что важно не это. Отсюда грусть, о которой я говорил выше, – грусть молодых людей, предназначенных войне, у которой нет конца.

Я хотел, чтобы вы узнали ход моих мыслей, чтобы вы узнали меня, как я хотел бы узнать своего собственного сына. Я знаю, что часто я бывал очень нетерпелив и, конечно, буду таким и впредь. Нет в этом никакой личной обиды на вас или на кого-нибудь другого. Это просто мальчик, который всегда во мне был и, возможно, исчезнет со временем.

Дорогие папа и мама! 12.9.68

Давно вам не писал, с тех пор получил от вас несколько писем. Тем временем мы успели снять квартиру. Расположена она при въезде в Кирьят-Йовель (точнее, в первом доме Кирьят-Йовеля). Автобус подъезжает к самому дому, так что сообщение вполне удобное.

Хозяева оставили нам отличную мебель. Несколько мелких предметов из сосны, два больших шкафа, прекрасная кровать, огромный письменный стол (даже отец от такого бы не отказался), совсем новый холодильник и, конечно, газовая плита, книжный шкаф и др. Кажется, что много всего. Но этого только достаточно. Мы добавили диван Тути и кресло-качалку из ее дома, а также черное кресло, взятое мною из кладовой нашего дома.

Неделю назад вторично ходил на улицу Порцим и должен сказать, что дом в отличном состоянии. Участок чудесный, чего нельзя сказать о кладовой. Тот, кто поставил туда мебель – настоящий "преступник". Такой небрежной и безответственной упаковки я не видывал. Мебель опрокинута, стекла разбиты, диваны не покрыты и т. д. Во мне задета профессиональная гордость грузчика. Во всяком случае, часть мебели я вытащил наружу, почистил ее, подмел кладовую и все упаковал заново. Так как я работал один (Идо в это время готовил уроки, и я не хотел его отрывать), то не все было сделано самым лучшим образом. Затратил на это четыре часа и несколько улучшил положение.

Был на врачебной комиссии Министерства обороны по определению процента инвалидности. Оставили 20%, как было. Сама рука очень окрепла и почти меня не беспокоит. В сущности, я почти забыл, что она ранена.

Биби вижу очень редко. Идо иногда является. Он очень доволен своей судьбой. Оба они – симпатяги, и нам хорошо вместе. Поздравляю вас! Шлю письмо на Денвер. Как место, как квартира? Пожалуйста, пишите.

Дорогие мама и папа! 28. 9. 68

Каюсь! Я не только давно не писал, но также, мне ка-

жется, потерял письмо, которое Биби передал мне для вас.

Вам хорошо известно происходящее в стране. Совершенно ясно, что разразившаяся полтора года назад война не кончилась, а только слегка изменила форму. Число убийств не уменьшается, а даже растет. Стрельба и мины на всех границах – дело до того обычное, что не занимает в прессе центрального места. На внимание претендуют вещи поважнее. Жизнь идет своим обычным ходом, как будто ничего не изменилось. Только все кажется несколько бессмысленным. Или точнее – ежедневная жизнь кажется основанной на некотором обмане. Для меня, во всяком случае, эта жизнь имеет второстепенное значение, и трудно на ней сосредоточиться. И вообще, если бы я хотел пофилософствовать, то мог бы доказать, что мы (весь мир) идем к гибели. Люди не изменились. Ежедневно тысячи их гибнут в местных войнах, которые сами по себе – лишь трепыхания перед великим крахом.