Георгий Метельский - До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове

В камеру зашел тюремный надзиратель.

— Фиолетов, на свиданьице просят, — объявил он, подмигивая.

— Меня? Кто же это? — Он быстро вслед за надзирателем сошел вниз и увидел Ольгу.

— Леля, ты? — Он бросился ей навстречу, прямо на толстые железные прутья, которые отделяли тюрьму от воли.

— Я, Ванечка, я… — Она через силу улыбнулась. — Видишь, приехала…

— Зачем, Леля? Ведь здесь опасно! Здесь делается черт знает что.

— Знаю, Ванечка. — Она перешла на шепот. — Меня Астраханский комитет направил сюда, специально для связи с вами.

— Вот оно что… — Фиолетов вздохнул. — Распоряжения комитета надо выполнять… А где дочка?

— В Астрахани осталась. У надежных людей, не беспокойся.

— Легко сказать… — Он тяжело вздохнул.

— Я еды немного принесла. Дороговизна страшная. Хлеб — пятнадцать рублей фунт, мясо в той же цене.

— Спасибо, Леля… Нас, сказать по правде, тут почти не кормят. Зевин даже предложил в знак протеста голодовку объявить, да я отговорил.

— А как Яков? Надежда Николаевна очень беспокоится.

— Ничего Яков. Бодр. Да у нас никто голову не вешает.

Теперь она стала приходить в тюрьму каждый день, всегда в одно и то же время, между девятью и десятью часами утра, но сегодня почему-то запоздала, и Фиолетов, конечно, беспокоился, не зная, что с ней. Лишь после полудня раздался хриплый голос тюремного надзирателя: «Фиолетова на свиданьице».

Ольга встретила его возбужденная и радостная. В руке она держала газету «Бюллетень „Диктатуры“».

— Девять арестованных комиссаров вчера избрали в Совет! — объявила она. — Тебя, Алешу, Степана Георгиевича, Мешади, Басина, Корганова, Богданова, Малыгина… Что там делалось! — На глазах у Ольги блестели слезы…

— Взять одежду и вещи! Собирайтесь! Собирайтесь! — Тюремные надзиратели обходили камеры.

«Неужели нас освобождают? — подумал Фиолетов. — Или, может быть, ведут на суд?..»

Он не угадал. Их просто переводили в пересыльную баиловскую тюрьму.

Конвоиры шли быстро, нервничали, — очевидно, они знали больше, чем арестованные. Впрочем, и тем все стало ясно, едва они вышли за ворота тюрьмы. Город гудел. По улицам метались встревоженные жители, многие тащили на себе чемоданы, узлы. Грохотали по булыжной мостовой повозки, груженные домашним скарбом. Причитали женщины-армянки с плачущими детьми на руках.

Все двигались к пристани. Там на пароходы грузились английские войска. «Президент Крюгер» уже был под парами, и Фиолетов увидел, как по трапу поднимались на судно офицеры. Тут же стояли члены «правительства» во главе с Садовским. Вид у них был растерянный и унылый.

— Вот оно что… — пробормотал Фиолетов. — Бегут как крысы с тонущего корабля.

…Ночь на новом месте прошла тревожно. Со стороны Биби-Эйбата доносилась ружейная стрельба. В зарешеченных окошках под потолком отражался огонь горящих вышек, подожженных турецкими снарядами.

Никто из арестованных не спал. Все ждали самого худшего — или немедленной расправы по приказу «Диктатуры», или расправы ворвавшихся в город турок.

Фиолетов нервно ходил взад-вперед по камере. Ольга не пришла, и время тянулось мучительно медленно. Мысли одна тревожнее другой лезли в голову.

Так в тревоге прошел еще день, и наступила ночь четырнадцатого сентября. Турки уже атакуют город, и на окраинных улицах свистят пули. Тюрьма была почти пуста, многих уголовников выпустили несколькими днями раньше.

Неизвестность пугала. Что там, на воле? Фиолетов стал на плечи Джапаридзе, дотянулся до окна и увидел горящий город. Окно выходило на улицу, и он встретился взглядом с тремя матросами, стоявшими внизу у фонаря. Один из них привязал к камню клочок бумаги и сделал знак рукой, что собирается бросить. Фиолетов согласно кивнул, спрыгнул на пол, и через минуту камешек с запиской стукнулся о пол. Фиолетов развернул бумажку и прочел вслух:

— «Дорогие товарищи! Мы кладем все силы, чтобы вас освободить. Ждите сегодня».

— Я ж говорил, что наши друзья действуют! — радостно сказал Фиолетов.

Настроение сразу поднялось. Появилась надежда, и оставалось только запастись терпением и ждать. Теперь они прислушивались к каждому шороху. Долго гадали, откуда придет освобождение. Может быть, по лестнице заберутся к этому окошку и перепилят решетку? Или постараются взять ворота штурмом? Или…

Долго гадать не пришлось. Часовой отодвинул засов, и в ворота вместе с начальником тюрьмы вошел Анастас Микоян с револьвером на боку. В руке у начальника тюрьмы была какая-то бумага, которую он несколько раз подносил к глазам.

— Приказ об эвакуации товарищей комиссаров и других лиц подписан членом Временного исполкома Велунцем! — услышали они нарочито громкий голос Микояна.

— Ладно, берите своих комиссаров, — ответил начальник тюрьмы.

Арестованные вышли во двор. Начальник тюрьмы вяло пересчитал их, снова заглянул в бумагу и махнул рукой.

— За воротами стоит конвой, но он вам не помеха, — шепнул Микоян идущему рядом Фиолетову.

Конвоя за воротами не оказалось. Над головами противно свистели пули, рвались снаряды. Конвойные солдаты разбежались. Комиссары были свободны.

— Скорей на двадцать второй причал, там стоит «Севан». Пойдем до Астрахани, — сказал Микоян.

Стрельба усиливалась. По темным, без единого огонька, улицам по-прежнему словно привидения молча двигались к пристани перепуганные насмерть беженцы.

— Ба, а где же «Севан»? — Голос Микояна звучал тревожно.

— «Севан» пошел за топливом, — послышалось из темноты, и Фиолетов узнал гортанный голос командира красного кавалерийского отряда Татевоса Амирова. — Бухта под артиллерийским обстрелом, и на «Севан» рассчитывать не надо. Предлагаю всем срочно сесть на «Туркмен». — Он показал рукой на стоявшее у причала судно. — Там мои красноармейцы. — Он чуть помолчал. — И ваши близкие.

Через несколько минут Фиолетов уже обнимал Ольгу, Джапаридзе — Варо, Шаумян — сыновей.

«Туркмен» был набит до отказа военными и беженцами, но Амиров распорядился очистить верхнюю палубу и кают-компанию, где разместились комиссары с семьями, Петров и все те, кто был арестован на «Колесникове» четыре недели назад.

Уже снялись с якоря несколько других пароходов, было видно, как удаляются их огни.

— Скоро и мы. — К комиссарам подошел капитан «Туркмена» неразговорчивый латыш Полит.

— Надеюсь, что мы направляемся в Астрахань? — спросил Шаумян.

— Всем пароходам приказано идти в Петровск, но мы пойдем в Астрахань. — Капитан говорил с сильным акцептом.

— Топлива, воды хватит до Астрахани?

— Думаю, что да.

— А если не хватит?

— Тогда пойдем в Красноводск.

— Но там же белые! — воскликнула Варвара Михайловна. Она с отчаянием посмотрела на мужа и заговорила по-грузински: