Степан Швец - Под крыльями — ночь

Стены сплошь исписаны. Это воины-победители оставили свои исторические автографы.

Входим внутрь. И здесь всё свидетельствует о недавней смертной схватке. Выщербленные колонны, обвалившаяся штукатурка. Пахнет гарью, двери, окна выбиты, на полу обрывки бумаги, обломки мебели.

Скорее прочь отсюда, на улицу, на воздух!

Выходим. Поодаль останавливаемся и, обратив взор к куполу, долго любуемся нашим советским знаменем. Знаменем Победы, водруженным героическими воинами великой страны социализма, наголову разбившей жестокого и сильного врага — фашизм.

Первая же медицинская комиссия вынесла мне суровый приговор: к летной службе не пригоден. Этот приговор был окончательным и, как говорится, обжалованию не подлежал. Все мои попытки остаться в авиации и продолжать летать не увенчались успехом. Врачи порекомендовали: Подальше от шума городского. Можете ухаживать за садиком, копаться на огородной грядке. Свежий воздух, покой, никаких волнений…

Но разве летчик может прожить без неба?

Часто можно услышать вопрос: «Что вас заставляет летать? Ведь каждый полег — это риск». В самом деле, что заставляет летать? Что влечет человека в авиацию? Ни с чем не сравнимая быстрота перемещения? А может быть, высота? Долгие века и то и другое для людей было неосуществимой мечтой.

Авиация в наше время имеет большое практическое применение. Но в своих мечтах, далеких мечтах, человек не думал об этом. Ему хотелось просто летать, парить над землей, обозревать дали, наслаждаться простором. Эти мечты человечества каждый из нас повторяет в свои детские годы. Лежишь, бывало, летом в степи на траве, смотришь в загадочную глубину неба, на кучевые облака причудливой формы. Снуют стрижи, доносится песня жаворонка, а сам он — как точка. Но тебе хочется побывать выше — выше птиц, выше фантастических облачных громад. Хочется испытать сладость полета, ощутить легкость, невесомость тела, посмотреть на землю с той недосягаемой высоты. Какова она сверху?

Но вот многовековая мечта человечества осуществлена. Человек поднялся в воздух, он полетел. И способность летать стала в наше время явлением обыкновенным.

Ощущение первого полета запоминается на всю жизнь. Но полет полету — рознь. Летают пассажиры — одно ощущение. Зачастую, не замечая прелести полета, многие из них ощущают тяжесть, укачивание и прибегают к полету именно с практическим расчетом: он для них — средство быстрого передвижения.

Летают члены экипажа самолета. Люди, связавшие свою судьбу с воздушной стихией. Для них это рабочее место, как для других станок, рабочий кабинет. Не лишенные прекрасных ощущений полета, они, тем не менее, ко всему привыкают, как и каждый к своей работе. Работа их связана с риском полета, они мастера своего дела, в трудную минуту быстро реагируют и принимают своевременно решения, но в остальном они тоже пассажиры.

Только человек, управляющий самолетом, обладает возможностью в полной мере ощущать полет. По-настоящему чувствует полет тот, кто слился с машиной, перестав различать, где кончается он сам, где начинается машина. Сила и мощь машины становятся как бы его собственной силой, человек преображается, делается смелее, сильней.

В сентябре 1946 года я демобилизовался и уехал к Крым. Труден был резкий переход от активной деятельности к полному покою. Нужно было перестраиваться на новый лад, приспосабливаться к неторопливому ритму будней отставника.

Но прошлое не отпускало. Одно лишь воспоминание о каком-нибудь трагическом эпизоде болью отзывалось в сердце и порой кончалось вызовом «скорой помощи».

Разбрелись, разъехались боевые друзья по городам и селам страны, увлеклись мирными делами.

Шли годы. Заживали со временем душевные раны. Но чем больше отдалялись события военных лет, тем ярче вырисовывались они в памяти.

Появилась острая необходимость увидеться с кем-нибудь из боевых друзей или хотя бы завязать переписку. Захотелось хоть что-нибудь узнать о штурманах Рогозине и Кириллове, о своем бессменном стрелке-радисте Максимове.

К тому времени мы с женой переехали в Днепропетровск. Однажды в воскресный летний день отправились за покупками. На проспекте Карла Маркса меня кто-то окликнул: «Степан Иванович!»

Кто бы это мог быть? У меня в городе пока мало знакомых. Оглядываюсь. Моложавый подтянутый офицер в звании подполковника смотрит на меня, чуть склонив голову, и улыбается.

— Робуль! Володя, дорогой, сколько не виделись…

Рядом стояла его жена Лена.

Они проводили отпуск, путешествуя по югу на своей машине, и теперь возвращались домой. Так случайно мы встретились через четырнадцать лет.

Разумеется, мы все тотчас отправились ко мне — ведь надо было столько рассказать друг другу! Я не видел Володю с тех пор, как он не вернулся с боевого задания. А за это время много воды утекло. Много было пережито…

Володя продолжал служить. Он был специалистом по технике пилотирования и теории полетов. Обучал и проверял летный состав. Ему поручались ответственные экспериментальные полеты.

Он почти не изменился — та же пленительная улыбка, тот же юмор. Только следы ожогов на лице и на руках, да еще просвечивающая временами в глубине глаз грусть в странном сочетании с оживленным выражением лица — свидетельства пережитого.

В том последнем полете его подбили. Штурман и стрелок-радист были убиты в воздухе. Робуль выпрыгнул с парашютом, попал в лапы к фашистам и был брошен в лагерь для военнопленных. Пытался бежать — неудачно. Второй побег оказался более удачным. В январе 1946 года перешел линию фронта. Подлечившись в госпитале, вернулся в часть и еще успел сделать несколько боевых вылетов…

Володя Робуль помог мне найти многих однополчан. Он сообщил мне адрес штурмана Рогозина Георгия Михайловича. Уже одно известие, что Георгий Михайлович, о котором я ничего не знал с 1944 года, жив, принесло в наш дом много радости. Г. М. Рогозин еще долго служил в рядах Советской Армии. Летал на реактивных самолетах. Закончил службу в звании полковника в 1960 году.

Рогозин, которому я написал, откликнулся незамедлительно. Благодаря ему удалось связаться с Шароновым Василием Васильевичем, летавшим когда-то в экипаже Александра Краснухина, «доктором штурманских наук», как называли его у нас, ветераном полка. До 1957 года Василий Васильевич служил в армии, потом обосновался в Смоленске.

В 1968 году я получил письмо от стрелка-радиста Василия Алексеевича Максимова, бессменного члена моего экипажа. Я относился к нему почти как к сыну — когда мы познакомились, он был совсем молодым парнишкой.