Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue

Интересно, что в извечном споре двух соседних народов, — "у кого впервые" или "у кого лучше", — армянские коньяки Шустова имеют свою версию взаимоотношений с "высшей властью". Якобы Черчилль, который всем напиткам предпочитал армянский коньяк, любил подразнить советскую власть, упорно заказывая себе "знаменитый коньяк Шустова". И что ежегодно Черчиллю отправляли 400 бутылок, которые числились в сопроводительных документах, как "бывший шустовский". Остается только вспомнить старый грузинский анекдот с таким ответом на этот исторический спор двух соседних наций: — "Оба лучше".Ведь одно и то же небо над ними, над нами…

Стихи Николоза Бараташвили в переводе Бориса Пастернака — любимые стихи любимого всеми тбилисцами Георгия Товстоногова, у которого были грузинские, армянские и русские корни.

Это отвлечение нужно было для того, чтобы стало ясно, как я смог заниматься вокалом для поступления в консерваторию. Именно, коньяк решил финансовую сторону моего обучения пению, и я бегал к Тамаре Георгиевне через дорогу, в старый особняк с голубоватой, обвалившейся штукатуркой, прямо из своей лаборатории, немного спустившись вниз по Читадзе, три раза в неделю "на уроки". Деньги она брала за каждый проведенный урок — видимо у нее была своя точка зрения на этот предмет.

Прошел год, у меня оказался приличный драматический тенор с устойчивым, в две октавы, диапазоном до "соль-бемоль" наверху. Еще немного надо было сдвинуть голос наверх, но, как говорила Тамара Георгиевна, — "распоётесь".

Жорка был невероятно рад моим успехам, но уже думал о своем будущем, иронично называл меня своим первым учеником, размышлял о карьере профессионального педагога вокала. У него было врождённое чутье на голоса, что и стало основой его будущей карьеры в "Питере", в качестве "профессора вокала". У меня в репертуаре появилось около десятка романсов для прослушивания уже в консерватории. В мой "демонстрационный набор" были включены Глинковские замечательные романсы: "В крови горит огонь желаний", "Не пой красавица при мне…", "Баркаролла" — вершины русской музыкальной поэзии…

Со одним из этих романсов меня познакомил Жорка, он вычитал где-то об истории его создания, о том, что он положен на грузинскую мелодию. В этом романсе сошлись три гения русской культуры — Грибоедов, записавший эту старинную грузинскую песню, Глинка, которому показал ее Грибоедов, и Пушкин, написавший русский текст на мелодию. В первоначальном варианте у Пушкина, правда, было — "не пой волшебница при мне…"

Грузинская народная музыка, существующая более тысячи лет, поразила и меня сочетанием восточных и западных влияний, особой голосовой техникой многоголосья и использованием близких друг к другу тонов. Типичная грузинская песня исполняется на три голоса и поют ее обычно мужчины. Я вставил в свой "репертуар" несколько грузинских песен "для комиссии", для поступления.

А пока, с легкой руки Жоры, я осваивал вокал, отплачивая его внимание и поддержку отборным коньяком из "винной библиотеки" Института виноградарства.

Жорка считал, что ему, как басу, в небольших количествах, коньяк даже помогает — "для октавы", для связок. Не знаю, вернее, не думаю, что так, но со мной, кроме твердой ставки, виноделы рассчитывались за мои труды "натуральным продуктом". Иногда приходилось иногда даже приглашать "на дегустацию" товарищей по работе, чтобы осилить "дары грузинской земли". Зато в моей лаборатории появились тонкие знатоки коньячных букетов. Что касается вина, то в Грузии отличить хорошее вино от плохого могут даже дети.

Мои новые коллеги, которым я еще к тому же помог сделать несколько диссертаций с помощью своих приборов и анализа сложных спектров дубильных веществ и спиртов, не скупились.

Великий Гете высказал такую мысль: "Искусство — прихлебатель жизни", в таком переводе, я нашел это выражение. В вине, и в коньяке особенно, эта мысль сконцентрирована наиболее полно. Только прихлебывая хорошее вино, живешь полной жизнью, а искусство не должно мешать этому божественному процессу, но помогать извлечению из него уроков. Я научился ценить работу виноделов, а они были мне взаимно признательны, и часто уходил поздно вечером из института виноградарства не только с бутылочкой "коллекционного", но и с охапкой роз из большого институтского розария, для Изы. А однажды, уважавший меня за поздние часы работы, садовник одарил меня даже "голубой розой", таких я больше нигде не видел.

Как известно — ничто не случается в этом мире без "руки Божьей", и многим позже я опять вернулся в Дигоми, в сад моей дочери, к винограднику, разбитому в отдалённой части сада, к розам, и вместе с Отаром, моим зятем, стал восстанавливать древнюю грузинскую культуру производства вина к удовольствию всех наших родных и знакомых.

С Жорой предстояло скоро расстаться, и я уже думал о своей дальнейшей певческой судьбе с большим скептицизмом. Мне нужна была поддержка, а кроме него, никому мое пение было не нужно…Но Жора уезжал в Питер, к Луканину, с письмом от Тамары Георгиевны. Я снова оставался один на перепутье, в начале нового пути — к новому направлению…

Если бы не было моего Института, то его надо было бы выдумать. Мне трудно представить себе рутинную работу научного сотрудника в сложившемся, традиционного направления, академическом институте. Мне всегда нехватало новизны в ощущениях, в том числе и в моей научной деятельности. Здесь в Институте кибернетики было всегда интересно, каждый день запечатлевался новым событием, новыми людьми. На семинары в наш институт приезжали изо всех городов страны, тем более, что появились плодотворно работающие специалисты в других республиках. Были образованы и стали набирать силу центры развития кибернетики и информатики в Эстонии, потом в составе Академии Наук Украинской ССР, под руководством Глушкова, стали работать Институты технической кибернетики в Минске, в Баку и Ташкенте. Размышления о месте кибернетики в системе наук и развитии знания об окружающем мире уступили новому пониманию кибернетики, как науки об информации, о связи искусственных систем и биологических структур, о границах применимости кибернетических моделей, о возможности создания искусственного интеллекта. К середине 60-х годов среди ведущих специалистов в области кибернетики расхождения в оценке роли кибернетики, в ее месте в круге знаний, с которыми эта наука имеет дело, усилились. Весьма широкое истолкование этой науки было характерно для А. И. Берга и ученых, группировавшихся вокруг него. В этом научном сообществе кибернетика понималась скорее не как наука, а как особая всеобъемлющая научная парадигма.