Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue

Мои командировки в Калинин стали непременной частью работы и жизни. В этом городе хорошо чувствовалась атмосфера старого русского уклада, здесь еще пока "дышало прошлое", история была рядом, а величавая Волга уходила из-под высоких мостов в татаро-монгольскую даль. Прямо напротив Главного корпуса НИИ-2 можно было спуститься по ступенькам к месту, откуда отплывал когда-то Афанасий Никитин в свои "Индии", казавшиеся ему голубыми видениями.

Сегодня, с расстояния многих лет, все мелкие детали и подробности растаяли, исчезли из памяти, сметены потоком жизни, как мусор, и только значительные события и люди остаются по-прежнему в воспоминаниях, занимая в них незыблемое, проверенное временем место. Олег Александрович Чембровский — один из немногих, оставивший благородный след в моей благодарной памяти о таких людях. Но и он появился у нас только потому, что нашел себе достойного партнера для совместных работ и человека "своего уровня" — нашего директора — Владимира Валерьяновича Чавчанидзе, которого до сих пор мы, несмотря на его предупреждение, зовём между собой "Вовой".

Живой и подвижный, несмотря на свою тучность, с вечно искрящимися радостью глазами, напоминающими маслины, которые он обожал, "Вова" был, как персонаж "Золотого теленка" Ильфа и Петрова, который или "только что был здесь", или "только что вышел".

Я считаю, что только благодаря ему, Владимиру Валерьяновичу Чавчанидзе, наш институт стал местом "паломничества" многих незаурядных личностей. Он привлекал к себе людей своей выразительной, темпераментной речью, добротой и расположенностью к собеседнику, искренностью и прямотой суждений, полным отсутствием "задних мыслей" и широкой эрудицией. Он никогда не ввязывался в околонаучные интриги, мне кажется, что "Вова" принадлежал к тем, кому всегда "фортуна благосклонна", а к таким людям часто прибивается и всякая шушера, в расчете, что и им "перепадет с барского стола". Я знаю, многие его сотрудники, его соратники и просто знакомые до сих пор вспоминают Вову с большой теплотой. (Приложение 7, "Ученый тамада").

Всем его многогранным талантам не хватало обычной канцелярской усидчивости и бюрократической организованности. Впрочем, тогда бы он и не был "Вовой", которого сотрудники ценили еще за его демократизм и даже вольности, которые он нам позволял. Он знал это за собой и для администрирования, управления службами нашел отличного "распорядителя кредитами" — Букреева Игоря Николаевича. Тот прошел хорошую армейскую выучку, был дисциплинирован сам и подавал другим пример, что было необходимо в нашей "казацкой вольнице". Так что гармония в управлении распухающим от избытка идей институтом была найдена.

В прошлом, 2005 году, я прилетел (еще было можно), как обычно, в Тбилиси, к дочери и внукам. Владимиру Валерьяновичу должно было вскоре исполниться 80 лет и мне очень захотелось увидеть его. Я созвонился с ним и поехал к нему домой на Сабуртало. Он жил один с приходящей дальней родственницей, которая помогала ему по дому. Я не виделся с ним, примерно, пятнадцать лет и был поражен его прежней "кипучести", грандиозным планам, жизнерадостности и оптимизму. Мы обнялись и, по-грузински, приложились щека к щеке.

Я многим ему обязан и всегда помнил об этом, но не думал, что и он так тепло, как будто не прошло столько времени, помнит все мои "завихрения" до мелочей. А потом, после чая, Вова попытался меня втянуть в какой-то очередной "проект века". Вова остался большим ребенком с неуемной фантазией и детской доверчивостью к людям. В этом смысле, он уже выпадал из нашего нового времени с его железным прагматизмом и расчетливостью людей, даже самых близких. Он снова затронул во мне самые добрые чувства, пробудил воспоминания о том далеком, "золотом" времени становления Института кибернетики в Грузии, в Тбилиси…

Слушать Владимира Валерьяновича было истинным удовольствием, особенно на наших институтских семинарах, иногда, правда, его, что называется, "заносило". Но это скорее придавало его выступлениям окраску сказания, увлекало своей поэтичностью, где правда легко смешивалась с вымыслом. Слушателя, непривычного к такой манере изложения самого серьезного вопроса, могло и покоробить отсутствие академической сухости, точности определений, но не мог оставить равнодушным брызжущий фонтан острот, красноречие нашего "шефа". Замечу, что "Вова" всегда знал истинную меру интеллектуального уровня своей аудитории и не попадал впросак. И только очень узкой аудитории проверенных сотрудников, которые ему все прощали, он мог рассказывать, что своими успехами на поприще разработки водородной бомбы СССР обязан лично ему. Или, например, что расшифровку кода ДНК он сделал задолго до Крика и Уотсона, еще будучи аспирантом у Игоря Евгеньевича Тамма. Мы терпели его провокационные выдумки, в которых часто сквозила полуправда.

Нам всем, близко его знавшим, доставляло особое удовольствие присутствовать на театрализованном представлении, которое он устраивал при посещении института каким-либо высокопоставленным лицом, особенно, если это были люди "оттуда", с самого верха, не очень отягощенные научными представлениями.

"Вова" впереди группы посетителей вихрем проносился по коридору, увлекая почти бегом их за собой, влетал в двери ближайшей лаборатории, выхватывал из рук попавшегося первым, растерявшегося, младшего научного сотрудника какой-либо прибор, например, фотоумножитель или простую электронную лампу, и с торжеством поднимая его над головами визитеров, как факел над статуей Свободы, возвещал: — "Здесь мы уже достигли десяти в двенадцатой степени…".

Спросить "чего достигли", в группе обычно стеснялись, чтобы не показать свою научную неосведомлённость и профессиональную несостоятельность, "двенадцатая" впечатляла всех, а "Вова" летел дальше.

Как-то мы устанавливали электронный микроскоп, и надо было для того, чтобы "вписать" его габариты, разрушить часть перегородки между комнатами. Дыру заделать до прихода "важняка" мы не успели, как не успели предупредить об этом и нашего директора "Вову". В группе посетителей, кроме офицеров с голубыми погонами, оказался маршал Баграмян, "при полном параде", сверкающий золотом галунов и нашивок, мы все от конфуза застыли на месте и ждали завершения этой сцены. Владимир Валерьянович, "ничтоже сумняшеся", просто и доходчиво объяснил маршалу, что "это произошло от неосторожного обращения неопытного лаборанта с мощным лазером".

При всей своей легкости характера и кажущейся "всеядности" или даже неразборчивости в знакомых, как нам казалось, а мы очень ревниво относились к своему "шефу", "Вова" свои истинные привязанности сохранял надолго, любил встречать и встречаться, и даже суховатого и немного унылого Сахарова, с которым они вместе "тянули лямку" в аспирантуре у Тамма, он мог вытащить на встречу в ресторан и посидеть с ним, абсолютным трезвенником, в неформальной обстановке, попросту, за бутылкой хорошего вина (Там же, раздел — "Воспоминания Сахарова о встрече с Булатом Окуджава").