Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

А польские события все больше и больше привлекали деятелей всего мира, все авантюристы из всех стран мира стекались в польские города, кто с оружием, а кто и без оного, но со страстным желанием схватиться в жестокой борьбе с Россией, чтобы исправить историческую ошибку. Мятежники то появлялись, вступали в борьбу с войсками, но тут же рассыпались, уходили в леса, потом в другом месте вновь появлялись в еще большем количестве, вновь вступали в битву, потом снова уходили в леса. Такая тактика приносила полякам и успехи, и поражения. Вскоре все увидели, что Мерославский как руководитель мятежников никуда не годился, на его месте возникает другая фигура – Мариан Лангевич, сын польского врача, офицер прусской армии, собрал отряд в Сандомирском и Краковском воеводствах, но вскоре был разгромлен, оказался в Краковской цитадели, а польские крестьяне брали в плен разбежавшихся мятежников и доставляли их в русский лагерь. «Молодежь, из которых составлялись шайки, в пылу увлечения давала себя истреблять огнем наших стрелков и артиллерии и встречала храбро атаки кавалерии, – вспоминал Милютин. – Можно было подивиться силе фанатизма, одушевлявшего эту толпу. Впрочем, бывали случаи, когда так рассказывали, что стойкость мятежников была не совсем добровольная: предводители шаек будто бы заставляли несчастных обрекать себя на явную гибель, угрожая им постыдными наказаниями и даже смертью». Но самое удивительное для сегодняшних читателей заключается в том, «что сельское население в Польше… держало себя в стороне от мятежа, – писал Милютин, – и смотрело на него как на злодейское дело ненавистных панов, ксендзов и шляхты. Вожаки шаек прибегали к жестоким истязаниям, чтобы заставить крестьян служить делу мятежа, и бесчеловечно карали тех, которых только подозревали в сочувствии или содействии русским войскам и властям».

А дипломаты и руководители всех европейских стран внимательно следили за ходом событий в Польше и в России, отчетливо разделяя их интересы.

Пруссия заключила конвенцию с Россией о помощи против мятежников. Австрия сама участвовала в подавлении мятежа. Беспокойно вел себя Наполеон Третий, то и дело связываясь с Великобританией о союзных действиях против России, а когда Великобритания отказалась, обещал вмешаться в это антиисторическое дело и силой оружия помочь восставшим, а заодно с этим отказаться от решений 1815 года победителей Наполеона Первого.

Но призывы Наполеона Третьего остались без поддержки, лишь одна дипломатическая суета… Князю Горчакову пришлось использовать всю изворотливость своего ума, чтобы сдержать своих бывших противников призывами к миру и спокойствию в Европе.

Милютин не уставал поражаться тому, как народность русская все больше и больше уходила с поля внутренней и внешней политики. Дошло дело до того, что пленные мятежники отсылались по домам, когда находились для них поручители, лишь вожаки предавались военному суду и бывали тут же наказаны, а чаще всего рядовых участников отсылали на службу на Кавказ, в оренбургские и сибирские войска. А когда число повстанцев, отсылаемых в русские войска, увеличилось, военный министр Милютин написал протест императору, и такое наказание для повстанцев было отменено. Возникла какая-то дикая, непонятная война, которая охватила Польшу и Литву. Генерал-губернатор Юго-Западного края Николай Николаевич Анненков прислал письмо, из которого Милютин узнал много интересных подробностей о взаимоотношениях края и Петербурга: «Беспечность, шаткость управления на западе, сочувствие коммунистическим стремлениям в Петербурге, недостаток энергии в преследовании первых проявлений противодействия правительству во всем государстве и проявление мятежа в царстве Польском – породили ту уверенность в безнаказанности, под влиянием которой мятеж разлился в таких размерах, с такой силой. Более двух лет поляки действуют по системе обдуманной; мы же действовали без всякой системы или же вовсе не действовали. Чем больше всматриваюсь в положение трех губерний, мне вверенных, тем более удостоверяюсь, что нам должно было и необходимо теперь принимать, с одной стороны, меры к усилению русской народности, с другой – сравнять перед законом всех жителей края, невзирая на происхождение, на вероисповедание; сравнять край с другими частями государства и карать неуклонно, без всякого различия, всех нарушителей закона. О русской народности мы так мало заботились, что до 1862 года четыре миллиона народа почти не имели церквей и вовсе не имели школ, что в крепости, где Киево-Печерская лавра – колыбель православия, святыня всего православного государства, наш Иерусалим, наша Мекка и Медина, – первый и второй коменданты – не русские, не православные, а поляки и католики. Оба они добрые люди, верные слуги Государя, но у них родные, сослуживцы, приятели – поляки, сочувствующие идеям и стремлениям своих единоплеменников; что во всех отраслях управления, в канцеляриях генерал-губернаторов и начальников губерний многие, самые доверенные места занимали тоже поляки… Шайки надо не разгонять, а уничтожать… За рассеяние шаек без других результатов награждать отрядных начальников не следует; иначе мы многие годы будем играть в жмурки и горелки. Я убедился в пользе этих мер собственным опытом в войну 1831 года…»

Пока что мы играем в жмурки и горелки, сокрушенно думал Милютин, ничего еще не добились ни в Польше, ни на северо-западе, ни на юго-западе, а все сверхгуманизм, доброе сердце императора, как можно прощать мятежников и отсылать их служить на Кавказ, в Сибирь, в Оренбург. Там, куда прибывают мятежники, сразу возникают враждебные для России гнезда польской пропаганды и интриг, чем ничтожнее и меньше городок, тем больше влияния приобретают поляки, тем неувереннее чувствуют себя местные власти. Все эти вопросы решали Валуев, князь Долгоруков, управляющий Министерством юстиции Замятнин и он, Милютин, военный министр. Хоть правила в отношении арестованных поляков и были приняты на этом совещании и утверждены императором, вопросы все еще оставались и волновали душу.

Наконец под градом критики из Петербурга генерал Назимов подал в отставку, так и ничего не сделав против того, чтобы ответственные посты в губерниях занимали поляки, которые, в сущности, ему не подчинялись и всеми способами потворствовали восстанию.

Александр Второй не знал, что делать, как поступить, Назимова, конечно, надо убрать из Вильны, но кого поставить на его место? Окружающие предлагают совершенно разные кандидатуры… Князь Долгоруков и министр Валуев – одних, министр Милютин – других, вот и разберись с этим. Вооруженный мятеж в царстве Польском набирает свою силу, в нашем правительстве полный разброд мнений. Решительные меры просто необходимы. Запад требует, чтобы мы предоставили Польше полную независимость в границах 1772 года. Депутация из Варшавы во главе с графом Замойским требовала признать автономию Польши и границы 1772 года. Растерянность нашего правительства была настолько велика, что хоть и отвергли его притязания, но выпустили его из России, а в Париже он огласил, что царское правительство растеряно и не знает, что делать, пожар восстания подавил его полностью, надо быть настойчивым в своих требованиях. Некоторые члены правительства, особенно князь Горчаков, уговорили императора дать амнистию всем вооруженным полякам сложить оружие к 1 мая, а поляки увидели в этом слабость правительства, страх, еще усилили сопротивление, увеличились грабежи и неистовства, заставали врасплох русские отряды и с диким злорадством уничтожали их… А недавние события под Динабургом, когда шайка поляков во главе с графом Платером напала на обоз с оружием и разграбила его… Некоторые опасаются, как бы поляки не напали на Петербург, а Министерство внутренних дел и жандармы полностью бездействуют… Надо что-то делать…