Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

В обществе повеяло духом патриотизма, все сословия, за исключением революционного студенчества, были пронизаны патриотическим самосознанием в ответ на революционные речи, навеянные с Запада, и этот патриотический подъем населения выразил в своих ярких статьях издатель «Московских ведомостей» Михаил Никифорович Катков. Публицист, критик, издатель, Катков получил очень хорошее образование, окончил словесное отделение философского факультета Московского университета с отличием, знал европейские языки, входил в кружок Николая Станкевича, сблизился с Белинским, увлекался Гегелем, переводил Гете, Гейне, Шекспира, писал статьи на различные темы, поссорился с Бакуниным и вызвал его на дуэль, увлекся дочерью Шеллинга, лекции которого он слушал, после возвращения из-за границы сблизился со славянофилами, но ненадолго, в доме Каткова состоялось собрание петербургских издателей, в котором принимал участие Чернышевский, написал обращение правительству о цензуре, в котором утверждал, что свобода печати не должна быть пугалом и чем-то запретным. Часто выступал в журнале «Русский вестник», полемизировал с «Современником», с Герценом, опубликовал две статьи о романе Тургенева «Отцы и дети»: «Роман Тургенева и его критики» и «О нашем нигилизме по поводу романа Тургенева» (Русский вестник. 1862. № 5, 7), в которых резко выступил против нигилистов, своими лозунгами и призывами разрушающих мораль и нравственность молодых русских людей. В 1863 году Катков вместе со своим другом П.М. Леонтьевым взяли в аренду газету «Московские ведомости» и писал для газеты передовые статьи.

«Пламенная речь этого убежденного и даровитого писателя поколебала и скоро совсем вытеснила влияние либеральных органов и заграничных выходцев, – писал известный историк Сергей Татищев, – которым известная часть русского общества подчинялась дотоле, и в значительной степени содействовала установлению того единодушного взгляда русских людей на польскую справу, что послужило правительству твердой и надежной опорой в мерах, предпринятых для подавления мятежа и водворения порядка в царстве Польском и в западных областях империи».

Дмитрий Милютин также заметил эти перемены в обществе: «Общество вообще несравненно лучше настроено теперь, чем прежде, – писал он брату Николаю Алексеевичу. – Одни только завзятые нигилисты долгом считают проявлять свое беспристрастие и даже сочувствие к Польше; вся же масса благоразумных людей выказывает неоспоримый порыв патриотизма, опровергающий множество идей, распространенных за границей нашими революционными выходцами и нелепыми туристами».

Генерал-губернатор Северо-Западного края Владимир Иванович Назимов и генерал-губернатор Юго-Западного края Николай Николаевич Анненков получили по рескриптам императора неограниченные права казнить и миловать на месте преступления всех попавших в плен мятежников. Милютин знал Назимова еще как попечителя Московского учебного округа, когда праздновали столетие Московского университета, – прекрасный, образованный человек, но оказаться чуть ли не центре заговора мятежников он вовсе не предполагал, он свято верил всем полякам, которые сотрудничали в его крае, он думал, что они преданные граждане России, а оказалось, что они не подчиняются его распоряжениям, всюду ждут прихода законных властей, то есть тех, которые возникнут после победы мятежников: ведь весь округ оказался в руках чиновников-поляков, помогающих восставшим. Но кто ж мог предполагать такое развитие событий? Ведь поляки внимательно воспринимали указания…

Однажды после обычного заседания император, недовольный ходом обсуждения, задержал на несколько минут Милютина, чтобы решить вопросы по военному ведомству, но после того, как эти вопросы решили, он мрачно сказал:

– Вот видишь, как все они потеряли головы; не в первый раз мне приходится испытывать такие трудные обстоятельства, и благодарю Бога, что Он дает мне именно в таких случаях твердость и спокойствие. Чем более вижу окружающих меня в тревожном состоянии, тем я спокойнее и осторожнее в своих решениях.

Да, думал Милютин, выходя из Зимнего дворца, император мрачен, потому что мало кто ему помогает… Государь впечатлителен, он то осторожен, не уверен в себе, а с другой стороны, он убежден, что Божье провидение покровительствует ему в его действиях. Император только что сам увидел, что шел по ложному пути, делая уступки за уступками полякам, но все это еще больше и больше распаляло воображение вождей польского движения. План Велепольского как гражданского наместника и план великого князя Константина Николаевича рухнули, теперь только силой оружия можно восстановить в Польше спокойствие, а мягкость императора была широко известна, отсюда и сегодняшнее мрачное его состояние.

В помощь генерал-губернаторам Северо-Западного и Юго-Западного округов были назначены помощники по военной части: генерал-адъютант Фролов – Назимову, генерал Семякин – Анненкову. Великому князю Константину Николаевичу также было присвоено звание главнокомандующего, а в помощники по военному делу решено было назначить генерал-адъютанта графа Сергея Павловича Сумарокова. Вопрос этот был, в сущности, решен: «За присылку Сумарокова особенно тебе благодарен, – писал Константин Николаевич Александру Второму. – В последние годы я с ним особенно сошелся, хотя мы часто спорим. С маркизом он тоже был в хороших отношениях. Посему я твердо уверен, что с его прибытием сюда прекратятся все неприятности и все сплетни». Но возникли и сомнения. «О Сумарокове мнения могут быть различны», – высказал свое мнение Милютин на записке, представленной от императора. И действительно, Сумароков был вызван на прием к императору. В связи с этим есть любопытная запись в дневнике П.А. Валуева за 8 марта 1863 года: «У государя происходило тягостное совещание по вопросу о назначении Сумарокова. Государь сам видит, что выбор неудачен, но он же сам во внимание к великому князю Константину Николаевичу пригласил Сумарокова принять должность. Жаль было видеть внутреннюю борьбу. Между тем Сумароков, едва движущийся физически и нравственно, или умственно, сидел в приемной или переходил, опираясь на палку, от одного стула к другому, все толкуя о том, что намерен выехать 11-го числа. Государь решил наконец тем, что объявил ему свое намерение обождать».

Сумарокову было в то время семьдесят лет, он был в очень хороших отношениях с великой княжной Александрой Иосифовной, но главная его особенность – полонофильство, а таковых в Польше было предостаточно.

Помощником великого князя Константина Николаевича был назначен генерал Федор Федорович Берг, на год моложе Сумарокова, но крепкий, а не ветхий, как Сумароков, умный, преданный российскому самодержавию.