Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

– Федор Иванович! – заговорил Нестеров, воспользовавшись паузой в монологе Шаляпина. – А что-то много говорили о Вацлаве Нижинском. Это действительно талантливый танцовщик или это просто очередной разрекламированный мальчик патрона? Все ж уже догадываются о преступных наклонностях знаменитого Дягилева. Так вот меня и смущает: это на самом деле талант или это действие рекламы, слава, купленная за деньги у падких на эти трюки журналистов.

– Я не сочувствую слабостям Сергея Павловича, Михаил Васильевич, – с грустью сказал Шаляпин, надеясь обойти щекотливую тему. – Мы и не догадывались об истинных отношениях Дягилева и Нижинского, хорошо зная талант Дягилева угадывать даровитых людей, а в Париже всем стало ясно, в какой степени Дягилев увлекается Вацлавом Нижинским, хотя должен вам сказать, что Нижинский просто талантлив, может быть, даже гениален. Стоило посмотреть, как он выпархивает в «Павильоне Армиды», Иолочка, обязательно нам нужно всем вместе сходить на этот балет, чтобы сразу же понять, что нечто божественное снисходит на сцену. Если б вы увидели его в придуманном специально для него белом с желтым и с серебром костюме, если б вы увидели, как он появляется перед нами с грациозно поднятой над головой рукой, едва касаясь пола, то вы бы поверили, что я имею в виду, когда говорю о появлении некоего божественного начала на сцене. И как были хороши две его дамы, в костюмах, которые по цвету гармонично сочетались с его костюмом. С этого момента он стал балетной звездой. И можете себе представить, что в жизни в нем ничего особенного не было – самый обыкновенный юноша, неказистой внешности, скорее коротенький, с толстой шеей, большой головой, с довольно вульгарными, слегка монгольскими чертами лица. С тусклой и сбивчивой речью. Словом, простецкий малый, но стоило ему одеться в приготовленный специально, повторяю, для него созданный костюм, как он тут же преображался и становился незаурядным. Я видел, как на глазах он превращался в другого человека, воплощался в человека своей роли, и этот человек оказывался исключительно пленительным и поэтичным.

– А чья музыка использована для «Клеопатры»? – спросила Иола Игнатьевна. – Вроде бы такого балета ни у кого нет. Или я ошибаюсь? Или отстала от времени, рожая Федору Ивановичу одного за другим детей…

И в ее голосе собравшиеся, особенно Шаляпин, услышали и горечь ушедшей так рано балерины, которой предсказывали великое будущее, и скорбь женщины, которой так редко приходится бывать вместе с любимым мужем, с успехом разъезжающим по миру. И так трудно предположить, что он всегда остается верным во время этих гастролей.

– Музыку взяли разную, Дягилев позволил себе музыкальный вандализм, как выразился Александр Бенуа, просмотрев партитуру этого балета, получился какой-то салат из русских авторов. Вместе с невыразительной музыкой Аренского здесь легко уживаются отрывки из произведений Глинки, Глазунова, Мусоргского, Танеева, Римского-Корсакова, но все это так талантливо скомпоновано, что, в сущности, никто не воспринимал это как нечто разнородное. Успех «Клеопатры» был грандиозный, некоторые даже говорили, что «Клеопатра» затмила «Псковитянку», вряд ли это справедливо. Но судить, как говорится, не мне.

– Федор Иванович! А правда ли, что вы будете играть роль Дон Кихота в одноименной опере Жюля Массне? – спросила Екатерина Петровна, хорошо разбиравшаяся в европейской музыке, ходившая всякий раз на оперу, как только выпадала возможность побывать в столицах, в Киеве, Москве, Петербурге, Риме, Милане. – Ведь многие говорят, из тех, кто слышал музыку и либретто, что эта опера не самая удачная знаменитого француза, уж во всяком случае – это не «Манон» и тем более не «Вертер». Говорят, он стар, исписался, нет ничего свежего, нового, интересного…

– Да, и я слышал эти разговоры… Возможно, возможно, что опера Массне своей музыкой не привлечет внимания слушателей, но меня покорил образ Дон Кихота, меня покорил сам композитор, энергичный, обаятельный человек, с которым мы всю ночь провели в разговорах. Он проиграл мне всю оперу, а потом мы обсуждали, как можно ее поставить. И с тех пор этот образ не покидает меня. Восторженный, даже несколько экзальтированный, он сразу предстал передо мной большим художником, который свободно отдался своему воображению, щедрому и могучему, но стоило мне о чем-то спросить, как он тут же переключился. Я поражался его исключительной восприимчивости. Пылкость его в начале нашего разговора просто подавляла меня, он покорил меня своей молодостью, несмотря на свои 67 лет. Он обладает каким-то магнетическим свойством большого человека. Он говорлив, откровенен, с упоением рассказывал о себе и о своих операх. Но при всем при этом предо мною был очень умный человек, прирожденный музыкант, профессор, крупный педагог. Могу себе представить, как он увлекает своих учеников и окружающих его артистов и режиссеров. А когда я почувствовал усталость, он начал рассказывать анекдоты, а так как французский я еще не очень хорошо изучил, кое-что просто не понимал, так что смешного было много даже из-за того, что я не всегда улавливал его быструю речь. Всю жизнь Массне стремился создать большую оперу, с монументальным, возвышенным, героическим сюжетом. А достигал успеха лишь тогда, когда увлекался пленительными, нежными, интимными чувствами своих героев. Чуть ли не в каждой его опере есть удачи, и только там, где есть лирические отношения между влюбленными. Порой в его операх ощущается скомканность действия, как и в «Дон Кихоте», порой грохот стрельбы, звуки труб, колоколов, большого барабана заглушают музыку, порой дикие, брутальные страсти захлестывают главных героев и героинь. Даже трудно представить себе, что эти вещи написал Жюль Массне, милый, приятный, мягкий человек. Он рассказывал о своих операх с необъяснимой нежностью, как будто говорил о любимых детях, невозможно запомнить, сколько ж он написал… Даже в последние годы… «Наварка», «Сафо», «Иродиада», «Тереза»… А когда вспомнил «Терезу», то тут же спросил меня: «О вас говорили, что вы друг Горького, буревестника русской революции?» – «Да, ответил я, это очень умный и талантливый человек и писатель». И тогда он рассказал о своей опере «Тереза», посвященной событиям Великой французской революции. Опера была как бы ответом композитора на события 1905–1907 годов в России, этой оперой он хотел как бы сказать: «Смотрите, люди, к чему приведут антагонистические противоречия, сословные конфликты…» Остатки разрушенного монастыря по улице Вожирар, где он живет, навеяли на него мысли написать оперу на тему революции. И вот однажды, прогуливаясь по своей улице Вожирар и зайдя в этот полуразрушенный монастырь, Массне представил себе, сколько кровавых событий, политических убийств произошло в это время, и задумал написать оперу «Тереза». «Я искал жадно, – вспоминаю его подлинные слова, – искал повсюду то, что относилось к ужасным временам террора, все, что на эстампах, на картинах, в рассказах очевидцев могло бы мне пересказать зловещую и мрачную историю этой эпохи, чтобы воплотить с максимальной правдивостью отношения между людьми во время этой трагедии, особенно много я работал над сценами второго акта, которые, признаюсь, я глубоко люблю».