Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

– Что же в этой опере удалось сказать? – спросил Нестеров. – Так быстро откликнуться на события русской революции может действительно человек незаурядный. Надеюсь, что он не оправдывает эти ужасные события?

– Успокойся, дорогой Михаил Васильевич. Массне осуждает революцию, представляет ее как ужасную, грозную силу, уничтожающую все самое прекрасное на земле – любовь, дружбу, красоту. Многие мелодии мрачные, зловещие, вызывающие страх, который ломает волю человека, делает его предателем… Сюжет-то вроде простенький, два года тому назад мы с Собиновым видели эту оперу в Монте-Карло… Тереза – жена жирондиста. Ее любит маркиз, которого, естественно, преследуют революционные власти. Жирондист укрывает маркиза в своем доме, а маркиз отвечает ему чудовищной неблагодарностью: уговаривает Терезу бежать вместе с ним. Тереза колеблется, а в это время власть перешла к якобинцам, жирондиста везут на казнь. Тереза в этот момент отказывается от маркиза и своим криком: «Да здравствует король!» – поддерживает своего мужа-жирондиста. Толпа врывается в дом жирондиста, схватывает Терезу и ведет ее на казнь, а маркиз скрывается. За этой оперой Массне написал еще балет «Тореро», оперу «Вакх»… И вот теперь – «Дон Кихот»… Он поражает меня своей продуктивностью, неиссякаемая энергия так и клокочет в нем, пусть не все его сочинения полны жизненных соков, как «Вертер» и «Манон», но он – замечательный труженик… Столько интересного за эти несколько часов он высказал… «Недостаточно почувствовать, необходимо быть способным выразить то, что чувствуешь» – этот совет мне, как и всем исполнителям, особенно дорог… Или: «Найти – это еще ничто. Выбрать – это все». Понимаете, что получается, если следовать его советам? Вроде бы общеизвестные истины, а как они полезны, как мы порой их забываем. Стоит только найти хоть что-то новенькое, как тут же прекращаем поиски, довольствуясь найденным, а не продолжаем поиски… И ведь только потом можно выбирать из найденного…

– Ты прав, Федор. Творческие поиски композитора, артиста очень похожи на поиски художника. Иной раз и десять, и двадцать этюдов набросаешь, а выберешь только один, а все остальные – так, отбросы. Они интересны лишь как этапы чего-то существенного в творческом процессе. Так что Массне высказал действительно глубокую мысль.

– Ас каким он жаром, поселившись в замке в Эгревиле, близ Фонтенбло, доказывал мне отвращение к большим городам, особенно Парижу. Я с ним соглашался, но Париж, говорю ему, как и свои Москву и Питер, по-прежнему люблю. А в своем уютном гнездышке по прозвищу «Летнее одиночество» он развел сад, виноградник, здесь он написал оперу «Золушка», «Жонглер» и многие другие сочинения. «В Париже я живу, а в деревне я сочиняю: десять, двенадцать, иногда пятнадцать часов в сутки. Мое любимое местопребывание – Эгревиль: отличное живописное местечко среди руин и старых деревьев. Я ложусь рано и встаю с зарей. Я часто обгоняю солнце, которое в некоторые времена года очень лениво, и иду слушать песню лесов и долин. Я страстный поклонник природы и никогда не смог бы устать от ее зрелищ. Крестьянин, который поет, ведя свой плуг, уголок неба с неожиданным оттенком меня волнуют… Из таких впечатлений рождаются мои ритмы…» И тут мы, конечно, нашли общий язык: он мне про свой Эгревиль, я ему про свое Ратухино, про рыбалку, про наши луга, речку. Ох, интересный был у нас разговор. Представьте себе: высокий лоб, еле-еле прикрытый редкими волосами, отброшенными назад, прямой нос, складки рта несколько опущены, челюсть выброшена вперед, а глаза, ясные-ясные, пылают ярким огнем. Помните Вольтера в исполнении Гудона, так вот это и есть сегодняшний Массне, только без иронической улыбки Вольтера. Напротив, Массне просто источает нежность и надежду на ответное чувство. Он из тех, кто так страстно хочет быть любимым.

– А ты у него в Париже был или в Эгревиле? – спросила Иола, до сих пор хлопотавшая за чайным столом, но внимательно слушавшая интересный разговор.

– Я был у него на парижской квартире по улице Вожирар, 48, вблизи Люксембургского сада, который заменяет ему, по его словам, «Летнее одиночество». Я позавидовал ему… Как устойчиво он живет. Светлые, большие комнаты полны изящной мебели, редкие книги в красивых шкафах… Он так бережет их, так ласково трогает своими тонкими, словно из слоновой кости, пальцами, их красивые переплеты. Из кабинета виден Люксембургский сад и дворец, и сначала я подивился: где же рояль? Нигде не было, а он обещал проиграть всю оперу, и только потом он, хитро улыбаясь, подвел меня к бюро, открыл крышку, а там оказался великолепный рояль. Многим он говорит, что у него здесь нет инструмента, уж очень донимают его посетители и все просят что-нибудь сыграть. Вот он и замаскировал рояль под бюро, подошел, открыл и стал играть… Всю оперу пропел мне. Удивительный вечер, скорее, ночь… Несмотря на возраст, он поднимается рано утром. Надевает просторный красный халат и пурпурную тюбетейку, зажигает свет в кабинете, и случайные прохожие, оказавшиеся в Латинском квартале, долго дивятся этому свету: Массне работает… Приятно было смотреть на этого старика, бодрый, жизнерадостный, стройный, ему не раз предлагали пост директора Парижской консерватории, но он ради творчества отказывался. И, несмотря на годы, он продолжает работать, упорно и неустанно творить… Чтобы не выглядеть консерватором, а может, повинуясь своему неосознанному желанию нравиться, он на первых же минутах нашего свидания заявил: «Я очень люблю Республику, но я не люблю республиканцев, среди них есть всегда такие, которые хотят быть более передовыми, чем другие – радикалы, особенно левое крыло их, социалисты, с их крайними требованиями переустройства общества. И я надеюсь, что уроки Французской революции для нас не прошли даром, как и уроки недавней русской революции».

– А чем же вы нас, Федор Иванович, порадуете? Нравится ли вам новая роль? Ведь Дон Кихот – роль положительная, если я не ошибаюсь в понимании романа Сервантеса. – Екатерина Петровна внимательно поглядела на Шаляпина, с сомнением покачала головой, словно заранее удивляясь, как же из этого высокого широкоплечего молодца, с русыми волосами и голубыми приветливыми глазами, с крепкими сильными руками, которым мог бы позавидовать и боксер, и борец, может получиться Дон Кихот, который в ее представлении совершенно не похож на Федора Ивановича Шаляпина.

Федор Иванович понял вопрос и рассмеялся:

– В либретто остались ничтожные крохи со стола великого Сервантеса. Но ведь мне не впервые сталкиваться с этими крохами. Ведь и Мефистофель Гуно и Бойто – те же крохи от гётевского Мефистофеля, а этот образ вошел в репертуар всех оперных театров мира, ну, может, не всех, но самые известные ставят эту оперу. А разве можно исполнять роль Мефистофеля, не читая Гёте, не проникаясь его глубинными мыслями и разнообразными чувствами? Конечно нельзя! А ведь некоторые артисты играют Мефистофеля, даже не зная, что есть «Фауст» Гёте. Мне становится смешно, когда я вспоминаю своего первого Мефистофеля, с которым я выступил в Тифлисе. А сейчас Мефистофель не только моя любимая роль, но это мое мученье, мой кошмар. До сих пор я не могу быть удовлетворен тем, как я играю; мне все кажется, что я не в полную силу сыграл, что есть еще возможности для более глубокого воплощения творческого замысла Гёте. И каждый раз добавляю то один, то другой штрих, а ранее найденное отбрасываю, в поисках все еще гётевского Мефистофеля, вроде бы почти уже закончил работу над образом, ан нет, уже на сцене решаю попробовать еще не использованный вариант… Слить музыку, поэзию, живопись и скульптуру в один образ – сложнейшая задача… А ведь у Гуно остались крохи от «Фауста», но эти крохи – Гёте. Так и у Массне остались крохи, но эти крохи – от Сервантеса.