Николай Савинов - Жорж Бизе

Это очень большой риск, однако г-на Бизе он не остановил и, как это случается с наиболее отважными, его смелость принесла ему полный успех. К аплодисментам серьезных ценителей присоединилось «браво» толпы, которая сначала была несколько ошеломлена необычностью мира, в который перенесло ее поэтическое воображение музыканта, но не смогла все-таки устоять перед обаянием восточного колорита, пронизывающего партитуру г-на Бизе».

«Поистине печально, — писал в «l'Avenir Nationale» Альберт Вольф, — видеть, как музыкант столь большого таланта становится жертвой своих заблуждений. Только друзья композитора могут устоять перед усыпляющей скукой этого произведения. Вас словно схватили за горло и душат — медленно, но верно. Пытаешься противостоять, но эта монотонная музыка подавляет твою волю… С начала и до конца «Джамиле» — это цепь ламентаций. Вдруг проглянет луч света, улыбка, но верный себе г-н Бизе тотчас же возвращает нас к исходной позиции. Звучание оркестра, инспирированного Рихардом Вагнером, сначала поражает некоей широтой, но скоро альты и виолончели начинают раздражать своими нескончаемыми стенаниями. Композитор словно преследует одну единственную цель — сделать свое искусство невыносимым».

На фоне этих полулюбительских, откровенно злопыхательских замечаний особенный интерес представляет статья Эрнеста Рейе, опубликованная в «Débats».

«Вот истинно восточная музыка, какой ее знают те, кто бывал в этом крае… Ее подлинность — не в подражании инструментальным эффектам sui generis, не в ее гамме, столь отличной от нашей, но в ее соответствии духу страны. Это правда — чуть условная, чуть приукрашенная, если хотите, — но правда, учитывающая особенности нашего восприятия… В поэзии восточной музыки — необъятность пустыни и свежесть оазиса, поющие минареты и реки, из которых пьют воду ибисы, лазурь неба и солнца — все, что нельзя передать на театре… И все-таки, сидя в ложе Комической Оперы, я чувствовал себя перенесенным в один из домов старого Каира или на берег острова Филе.

Парижане, слышавшие музыкантов Каира или Константинополя в дни Всемирной выставки, вряд ли вникали в идеи, которыми эта музыка рождена. Они ее слушали, не задумываясь, как передать эти звуки с помощью наших инструментов… Но для того, чтобы мы, сидящие в зале, смогли перенестись на берег Нила, нужно было добиться, чтобы эта музыка подчинила нас своему обаянию, цивилизовать ее, придать ей более благозвучные, более поэтичные формы; если вы захотите точно следовать колориту, вы истерзаете наши уши и наскучите нам. В результате мы получим пародию.

Г-н Жорж Бизе удержался от этой серьезной ошибки.

…Ах, но г. Бизе отказался от подлинного Востока и показал нам его сквозь немецкую призму. Разве не ощущаете вы следов явного вагнеризма и дыхания «Нюрнбергских мастеров пения» в ряде страниц «Джамиле»?

— Нет, здесь скорее влияние Шарля Гуно.

— Как?! — кричит третий. — Вы не узнали манеры Роберта Шумана?!

Нет ни малейшего повода для подобных реминисценций, для всех этих предубеждений. И я должен сказать, что тот, кто стремится быть ни на кого не похожим, обязательно кончает тем, что становится очень похожим на кого-нибудь. Нужно учитывать все — или, вернее, нужно учитывать что-то из того хорошего, что дали Вагнер, Гуно и Шуман. И я также считаю, что, если даже музыкант спотыкается, делая шаг вперед, он заслуживает большего интереса, чем тот, кто нам демонстрирует, с какой непринужденностью он умеет шагать назад.

Но мой друг Бизе — не из тех, кто спотыкается… И есть в этом произведении нечто большее, чем простое проявление таланта — здесь есть воля. И я считаю, что его успех у музыкантов всех направлений может принести ему большее удовлетворение, чем успех у толпы».

Бизе не обманывался в оценке своего произведения театральными завсегдатаями. Можно сказать больше — он предвидел ее.

— Проникните в самую глубину сознания, — сказал он еще в конце 1871 года, — и вы увидите, что Гомер, Фидий, Данте, Микеланджело, Сервантес, Шекспир, Бетховен, одним словом, боги основательно наскучивают невежде, который, однако, не осмеливается протестовать против этих общепризнанных истин и мстит тем, что оспаривает истины, еще не освященные традициями… Художник получает правильную оценку лишь через сто лет после своей смерти! Это печально? Нет. Это просто глупо.

…Но, может быть, лучше и полнее чем кто-либо ситуацию вокруг «Джамиле» выразил Камилл Сен-Санс, посвятивший опере Жоржа Бизе не лишенный изысканности сонет:

«Джамиле» выдержала всего 13 представлений.

— Как бы там ни было, — заявил Бизе, — я доволен тем, что вернулся на путь, который мне никогда не следовало покидать и который я больше никогда не оставлю.

Де-Левен и Дю-Локль заказали мне три акта. Мельяк и Галеви будут моими сотрудниками. Они сделают мне что-нибудь веселенькое, а я обработаю его так сжато, как только возможно.

…«Веселенькое» — это «Кармен»?

На вокзале Сен-Клу Рембо поднимает с платформы небольшую брошюру, оброненную туристом при посадке в вагон:

— Вы потеряли, сэр!

Англичанин обернулся на голос. Глаз в глаз. Но так яростен взгляд французского юноши, что гость из-за Ла-Манша предпочитает уйти от конфликта. В чем дело? Нет, он ничего не терял.

Гудок. Поезд тронулся.

Артюр Рембо бросает брошюру в мусорный ящик. Он уже много раз видел эти аккуратные книжечки: «Путеводитель для иностранцев по французским руинам». «Неделя в Париже. Дорога, отель первого класса, развалины Парижа, поля битв и окрестности, вечера в Опере и французской Комедии, визиты на линию обороны, экскурсии в Шампиньи, Сен-Клу, Версаль и т. д.; опытные переводчики». Стоимость, включая чаевые, — 10 ливров.