Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний

Во-первых, там список военных и государственных тайн – вроде номеров и дислокации воинских частей, марок оружия, чертежей действующей военной техники и так далее. Это, в общем, запрещается публиковать в любой стране, хотя масштабы запрещения в СССР самые широкие. Затем идут разделы: промышленность, транспорт, сельское хозяйство, строительство, административный аппарат, финансы, даже религия.

В разделе «промышленность», например, сперва идут общие сведения (нельзя публиковать численность рабочих ни на каком предприятии, нельзя давать абсолютных цифр выпуска продукции, себестоимости изделий и многого другого). Потом приведен список заводов, которые нельзя упоминать, и другой список заводов – тех, что можно только упоминать, без малейшей дополнительной информации. Каждый список занимает много страниц.

Есть и всякие особые запрещения (те самые «прямые указания», на которые ссылалась моя женщина-цензор, вычеркивая диаметр земного шара). Почему-то нельзя, например, писать о биологической очистке воды, о бездоменном процессе выработки стали; вполне понятно почему запрещено указывать уровень радиации где-либо на территории СССР.

В таком же духе составлены и другие главы «талмуда». Вот только некоторые запреты, на мой взгляд, любопытные или неожиданные:

— нельзя давать сведений о пожарах, ураганах, лавинах, землетрясениях и других стихийных бедствиях на территории СССР (в каждом случае надо получать особое разрешение на публикацию в ЦК);

— запрещается писать об авиационных, морских и подземных катастрофах, о крушениях поездов (о таких же событиях за границей – можно);

— нельзя приводить цифры заработной платы номенклатурных работников;

— нельзя сообщать уровень урожайности сельскохозяйственных культур на какой-либо конкретной территории (области, крае);

— нельзя без специального разрешения председателя КГБ давать фамилии каких-либо сотрудников органов госбезопасности;

— запрещается публиковать фамилии сотрудников Комитета по культурным связям с зарубежными странами – можно упоминать только председателя Комитета;

— запрещается сопоставлять бюджет советских граждан с ценами на товары;

— нельзя упоминать о повышении цен – только о снижении;

— запрещается публиковать снимки советских городов, сделанные с самолета, нельзя давать точные географические координаты городов;

— нельзя публиковать какие-либо средние статистические цифры по СССР, если они не взяты из сборников Центрального Статистического Управления;

— запрещается писать о повышении жизненного уровня рабочих или крестьян в зарубежных странах (кроме стран Восточной Европы, Северной Кореи, Северного Вьетнама и некоторых развивающихся стран по особому списку);

— нельзя объявлять о закрытии или открытии церквей, писать об абсолютной численности прихожан либо сравнивать численность верующих с предыдущими периодами;

— нельзя писать о недостатке продовольствия – только о перебоях в доставке отдельных его видов.

Получив рукопись или гранки для чтения, цензор сверяет текст с «талмудом» и ставит против определенных строк вопросы. Это еще не запрещение – это лишь требование к редакции предъявить источник информации. Лишь изредка строки просто вычеркиваются – когда нарушены «прямые указания».

Однако работа с «Перечнем сведений» – только часть дела. Вторая, куда более важная часть, – политическая оценка материала. Я никогда не видел на эту тему каких-либо печатных руководств для цензоров Главлита. Сомневаюсь, что руководства вообще существуют, ведь политическая линия настолько извилиста, что за ее поворотами не угнаться, и любое руководство, даже выпущенное на месяц, устарело бы во время печатания.

Что я любил делать – так это задавать наивные вопросы моим цензорам. Самым лояльным тоном, заглядывая им в глаза, я спрашивал, почему им не нравится то или иное место в тексте. Большей частью я, разумеется, понимал их мотивы, но всегда было велико искушение послушать, что они скажут.

Увы, ответы были всегда туманны. Например, «ну что вы, Леонид Владимирович, сами не понимаете?» Или «мне кажется, это просто нехорошо». Или «вдумайтесь в смысл этой фразы – вам самому станет ясно». В таком роде.

Один высокопоставленный цензор, мой приятель, сказал так: «Политическое чутье надо иметь, дорогой. Нюх, понимаешь?»

Должно быть, это своеобразное шестое чувство – политический нюх, соответствующий моменту, – развивают на специальных семинарах, которые у цензоров бывают чуть ли не ежедневно.

Разумеется, самые большие сложности возникают у цензоров при оценке литературных произведений, где особенно трудно применять и четкие параграфы «талмуда» и этот самый нюх. Некоторые редакторы, недовольные запретами, обращаются в ЦК, даже к самому Демичеву, и изредка получают разрешения – высокое начальство любит иной раз показать свой либерализм.

Бывало, некоторые главные редакторы говорили или писали Романову, что не согласны с его запрещением и настаивают на публикации рассказа или романа. В подобных ситуациях Романов всегда отвечал одно и то же:

— Главлит не имеет права запретить публикацию, если она не содержит сведений, объявленных в «Перечне». Хотите публиковать на свою ответственность – публикуйте, я дам указание цензору поставить штамп для типографии. Но помните: мы не рекомендуем вам публиковать материал. О нашем мнении мы немедленно доведем до сведения ЦК.

Я знаю только один случай, когда главный редактор газеты воспользовался таким двусмысленным «разрешением» и дал в номер стихи вопреки мнению Главлита. Очень скоро он был снят с работы.

Закончить этот краткий рассказ о цензуре хочется одним штрихом, смешным и в то же время печальным.

В Советском Союзе есть единственный журнал, не проходящий цензуру Главлита. Самый настоящий журнал, выпускающийся шесть раз в год тиражом в 25 000 и распространяющийся не только в стране, но и за рубежом. Этот уникум называется «Советиш Геймланд» – «Советская Родина» – и издается на языке идиш.

Когда на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов было решено восстановить в порядке контр-пропаганды хоть один еврейский орган печати, сотрудников и авторов подобрали очень быстро. Но перед Романовым встала во весь рост необыкновенная проблема: а как быть с цензурой?

Дело в том, что все материалы для журнала готовятся на идиш. Переводить их специально для цензуры на русский, во-первых, большая работа, во-вторых, это недостаточно надежно, при переводе может измениться какой-нибудь важный нюанс. Обучать кого-нибудь из цензоров языку идиш – на это нужны годы. Взять на работу в Главлит цензора-еврея, владеющего языком, – ну, это было совершенно исключено, такая возможность, я уверен, даже не обсуждалась.