Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний

И решение было принято поистине мудрое. Главного редактора будущего журнала Арона Вергелиса вызвали в тогдашний Идеологический отдел ЦК и сказали примерно так:

— Мы всецело доверяем вам, товарищ Вергелис, и просим вас быть не только редактором, но и цензором журнала. Вот «Перечень», вот ваш цензурный штамп с личным номером. Надеемся, вы понимаете, сколь высокую ответственность партия на вас возлагает.

И теперь Арон Вергелис регулярно читает свой журнал дважды. В первый раз он его подписывает как редактор. Потом открывает «талмуд» (по иронии судьбы жаргонное название книги тут особенно к месту) и проверяет как цензор. Наконец, ставит штамп и отправляет контрольный экземпляр в архив Главлита.

Стоит добавить: знакомые сотрудники журнала много раз говорили мне, что предпочли бы иметь дело с самым свирепым цензором...

Вот в такой свободной, приятной обстановке и работают все без исключения советские журналисты. У тех из них, кто не утратил способности мыслить, есть только две отдушины в жизни – пьянство и цинизм.

В Москве, на Суворовском бульваре, есть Центральный Дом журналиста – клуб, куда каждый вечер сходятся сотрудники газет, журналов, радио, агентств и издательств. Старинный особняк, некогда принадлежавший богатому купцу Постнову, не очень велик, но уютен. В годы, когда Аджубей был секретарем Союза журналистов СССР, он капитально перестроил дом изнутри, и теперь за старинным фасадом скрываются вполне современные, красиво отделанные помещения.

В Доме журналиста всегда есть чем заняться. В маленьком, но великолепном концертном зале почти ежедневно выступают артисты, в кинозале «крутят» фильмы, причем иногда такие, каких не показывают в кинотеатрах общего пользования; шахматный холл внизу обычно заполнен игроками и «болельщиками»; в других помещениях работают группы по изучению иностранных языков, а дамы занимаются кройкой, шитьем и даже моделированием шляп. Время от времени происходят в Доме собрания так называемых «творческих секций», где журналисты смежных направлений обсуждают профессиональные вопросы (я, например, был вице-председателем секции научной журналистики).

И все-таки главная «приманка» Дома журналиста – это его ресторан и три маленьких уютных бара. В них можно и выпить и всласть побеседовать с друзьями. Баров общего пользования в Москве нет, а рестораны не дают ни той, ни другой возможности – там нельзя «посидеть», надо непрерывно что-то заказывать, потому что у каждого официанта есть «план». В Доме журналиста вас не гонят с места злыми взглядами, напротив, вас знают и приветствуют. Это своеобразный оазис – даже, если угодно, оазис Запада в Москве. Ведь самых больших ценителей западного стиля жизни надо искать не в Нью-Йорке, не в Париже и не в Лондоне, а среди московских журналистов.

И вот там, в дружеской и нетрезвой атмосфере журналистского бара, сбрасываются по вечерам все личины. В первой стадии опьянения мои коллеги начинают критиковать свое редакционное начальство, потом постепенно переходят к проклятиям по адресу режима в стране, а заключительная стадия, когда человек уже сильно пьян, – это всегда самооценка, как правило уничтожающая.

Я знаю международного обозревателя крупной газеты, который имеет обыкновение комментировать по вечерам в Доме журналиста то, что он написал днем. Это своеобразный комментарий, чудовищно циничный и всегда интересный. Столики в Доме журналиста поставлены тесно, и этот человек, независимо от стадии опьянения, никогда не повышает голоса. Да, собственно, ему и не нужно повышать: он разговаривает сам с собою, а партнер по выпивке важен ему лишь в том смысле, чтобы он не был информатором КГБ.

— Сегодня со страшной силой разделал америкашек, – говорил мне международник. – Пригвоздил их к позорному столбу за эскалацию во Вьетнаме. Триста строк, на это места не жалеют. Идиоты они там в Вашингтоне. Гнилые гуманисты в белых перчатках. Хотят остановить коммунизм, кретины. Его не останавливать, его давить надо. Не понимают. Ни хрена не понимают! Был у них единственный мужик, который разбирался в шакальей психологии всех этих сталиных, хрущевых, мао и дядюшек хо [11] Имеется в виду Хо Ши-мин. – Л.В. . Мистер Джон Фостер Даллес, царство ему небесное. Этот знал, что с коммунистами можно разговаривать приятно и вежливо – если держать пистолет у их виска. Вот тогда они и тихие и мирные – вообще шелковые, а любой другой способ не годится, все равно укусят. Шакалы они шакалы и есть, никаких оттенков между наглостью и трусостью. Я-то помню, как они боялись Даллеса – там, в самых верхах. Прямо тряслись перед ним, только старались вида не показывать. Глотнем?

Мы «глотали» залпом по рюмке коньяку.

— После Даллеса один-единственный раз поговорил с ними Кеннеди как следует, это когда с Кубой. И они сразу в кусты, хвост поджавши. Вроде бы ясно, как с ними надо, – так нет, опять мягенько, опять заигрывают, ах вы, дорогие коммунистики, давайте договоримся. Ну, а мы, конечно, гав-гав! Это я сегодня гав-гав. Позор американским варварам. Гаг-гав из подворотни! Пусть господа в Пентагоне не думают, что наше терпение беспредельно. Ух ты, страсти какие! А у самих полные штаны. Нет, американцы – жуткие идиоты. Вот я читаю этих олсопов, липпманов да пирсонов – и ни один из этих мудрецов прямо не скажет: плюньте на советских и делайте свое дело во Вьетнаме. Русские ни в жисть пальцем вас не тронут. Боятся вусмерть. И китайцы не тронут. А будут сильно орать – огрызнитесь как следует, спокойно, по-даллесовски, так и утихнут. Сами мира попросят. Эх, глупо устроена жизнь. Мы не можем писать, что думаем, – но ведь и они не могут. Боятся своих же леваков. Я там был, я знаю.

Выпивалась еще рюмка. Приходила следующая стадия.

— А вообще, какие мы с тобой гнусные твари. Не обижаешься? Правильно. Про себя я точно знаю, что тварь. Гнусная. Э, да и ты не лучше. Ты о достижениях передовой советской науки, я о советской миролюбивой политике. И за это нам дают здесь посидеть и покурить «Винстон». Или прокатиться в Париж, ужаснуться буржуазному разложению. Выпьем!

Помню еще такой вечерний его комментарий.

— Ты знаешь, что такое «центральная Германия»? Не знаешь? Почитай завтра мои писания. Я там шарахнул по этим наглым боннским реваншистам за то, что они называют ГДР «центральной Германией». Понимаешь, намекают, что восточная Германия – это уже за Одером и Нейссе. У, агрессоры. Писал и думал: а что, если бы, не дай Бог, Гитлер выиграл войну? Нет, он был из гадов гад, я против него дрался, это я просто для примера – вот что было бы? Ну, загнали бы нас с тобой за Урал, в Европейской России устроили бы марионеточный «национал-социалистический Российский рейх», а Украину с Белоруссией и Прибалтику он бы просто оттяпал себе. Как бы мы этот Российский рейх называли? Ясное дело, «Центральная Россия» – чтобы дать попять, где Западная Россия находится.