Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний

Повторяю, мой пример – вынужденный, в значительной мере случайный. Другие делали и делают эту трудную и очень нужную работу систематически. Пусть их эзопов язык понимают не все, пусть это пока удел интеллигенции – все равно значение правдивого слова, напечатанного в газете или журнале, переоценить невозможно.

Понятно, что среди русских журналистов есть и типичные партийные чиновники, и абсолютно беспринципные карьеристы и опасные негодяи, сотрудничающие с секретной полицией. Таких особенно много в ТАСС, в агентстве «Новости» и почему-то на радио. Однако не они составляют большинство. Девять из каждых десяти сотрудников советской прессы по меньшей мере недовольны тем, что им приходится ежедневно лгать за плату. О том, как они относятся к «свободе» и «правдивости» печати в СССР, хорошо свидетельствует журналистский анекдот, которым я закончу главу о моих коллегах.

В СССР объявлена полная свобода. Много партий, газеты различных направлений, частная инициатива. В частное кафе заходит посетитель.

— Официант, чашку кофе и коммунистическую газету!

— Кофе с удовольствием, а коммунистических газет в нашем кафе не имеется.

— Я прошу чашку кофе и коммунистическую газету!

— Прошу прощения, господин, коммунистических газет у нас в кафе не держат.

— Дайте мне чашку кофе и коммунистическую газету!

— Повторяю вам: нет коммунистических газет!

— О, повторяйте же, повторяйте!..

«Прошлым летом я с группой друзей путешествовал по нашей стране. Мы прибыли в Осетию и разбили палатку на краю горной деревушки. К нам подошла группа местных жителей, и через минуту после знакомства, по законам кавказского гостеприимства, мы все были приглашены на свадьбу, которая должна была вот-вот начаться в селе.

Надо ли говорить, что приглашение было принято с радостью. Но в тот момент, когда мы уже готовы были двинуться, один из местных внимательно всмотрелся в меня и вдруг сказал, что мне лучше к ним на свадьбу не ходить. Никто не понял, в чем дело, я пожал плечами и остался у палатки.

Но вскоре я увидел, что ко мне бегут какие-то люди. Еще издали они делали приветственные жесты. Это были осетины, среди них старейшины деревни и тот самый парень, который предложил мне не ходить. Все наперебой передо мною извинялись и чуть не под руки отвели к праздничному столу. «Извини, дорогой, такая ошибка получилась! Понимаешь, мы сперва приняли тебя за грузина».

Наш дальнейший путь лежал через Грузию. На улице грузинской столицы Тбилиси ко мне подошли двое подвыпивших молодых людей и задали какой-то вопрос на их языке. Я ответил по-русски, что их не понял, и тогда спросивший ударил меня кулаком по лицу.

Инцидент разрешился в милиции. Когда дежурный открыл мой паспорт, чтобы вписать имя потерпевшего в протокол, один из моих обидчиков заглянул в документ и буквально схватился за голову. «Ой, прости меня, пожалуйста, – сказал он. – Делай со мной, что хочешь. Мы ведь приняли тебя за армянина!»

Потом мы уехали в Эстонию, и там никто не желал со мной разговаривать, потому что эстонцы считали меня русским. А когда путешествие окончилось, и я вернулся в Москву, то оказалось, что меня не утвердили членом редколлегии журнала «Дружба народов» ибо я еврей. Как насчет дружбы народов в нашей стране, товарищи?»

Это был отрывок из речи советского писателя Григория Свирского, члена коммунистической партии (позже исключенного) на собрании московских писателей весной 1966 года. Разумеется, речь не была нигде напечатана, но немедленно стала известна от слова до слова и произвела впечатление водородной бомбы, взорванной в центре Москвы. Свирский нашел в себе мужество затронуть самую запретную в России тему – о подлинных взаимоотношениях между нациями в стране. И он сделал это не только публично, но и в присутствии главного партийного идеолога, секретаря ЦК КПСС Петра Демичева, сидевшего на собрании.

Нет, времена все-таки сильно изменились. В 1947 году я заговорил об антисемитизме в СССР с коллегой-студентом, коллега донес в секретную полицию, и через несколько дней, с помощью несложной полицейской провокации, я был послан в лагеря на семь лет. А Свирский заговорил о том же перед полным залом и до сих пор, насколько мне известно, пребывает на свободе. Это ли не прогресс!

Больше того: в речи на том же собрании Демичев вынужден был коснуться выступления Свирского. Он сказал, что принял выступление к сведению, что «пережитки национальной розни», видимо, еще существуют в СССР, но заострять публичное внимание на них не следует, так как этим «мы дадим пищу сионистской пропаганде». Курьезно, что партийный босс, сам того не желая, выдал себя с головой: его страшит «сионистская пропаганда», от которой надо всячески скрывать официальный антисемитизм, – а об отношениях к другим нациям он даже не заикнулся, поскольку официальной дискриминации по отношению к ним сейчас не проводится.

Мне, однако, не хочется следовать примеру Демичева и сводить национальную проблему в СССР к антисемитизму. Надо взглянуть на положение дел немного шире.

По достижении шестнадцатилетнего возраста каждый советский гражданин, живущий в городе или рабочем поселке, получает паспорт. Внутренний паспорт, годный только для проживания в своей стране. На первой странице документа, сразу после имени, места и даты рождения, идет графа «национальность». Здесь обозначается национальная принадлежность – по крови родителей. Только по одному этому признаку. В графе пишется «русский», «казах», «белорусе», «еврей», «татарин» и так далее.

Если человек рожден в смешанном браке, то милиция, выписывающая паспорт, дает ему право выбора между двумя национальностями, обозначенными в паспортах родителей. Этот выбор делается один раз и на всю жизнь, изменить свою национальность – даже с материнской на отцовскую или наоборот – после выдачи паспорта невозможно. В смешанных семьях накануне выбора обычно происходят советы – все знают, как важно иметь «хорошую» национальность в России. Если один из родителей русский, то советоваться почти не о чем – ясное дело, надо брать эту, самую привилегированную национальность. А если оба родителя не русские, то вопрос решается в зависимости от «качества» их национальностей и от места проживания. Скажем, в татарско-украинской семье ребенок будет (как правило, конечно) записан украинцем, а в татарско-еврейской – татарином. Ибо лучше быть украинцем, чем татарином, лучше быть татарином, чем евреем. В армяно-грузинской семье, живущей в Тбилиси, сын или дочь выберут грузинскую национальность. В той же семье, но живущей в Ереване, дети будут армянами. И так далее.