Михаил Ботвинник - Портреты

Но лучше один раз увидеть чем сто раз услышать – вот один из этюдов Надареишвили. Ничья. Величайшее мастерство этюдиста состоит в том, что кажется будто позиция на доске взята из практической партии. И первое впечатление таково что выполнить задание невозможно – это относится и к данному случаю.

Но глубокий анализ опровергает эту первоначально поверхностную оценку, свойственную мастеру-практику. Не будем приводить анализ этюда (предоставим этот труд читателю) – дадим лишь основной (оптимальный) вариант: 1. Bc4 Rc5 2. Bg8! Kb1 3. Rb8 Rc1+ 4. Kd2 Rc2+ 5. Kd1 a1Q 6. R:b4+ Rb2 7. Rc4!! Rd2+ (единственная возможность играть на выигрыш) 8. K:d2 Qa5+ 9, Кe2 и несложный анализ показывает, что черные никак не могут выиграть белого слона – поэтому ничья…

Надареишвили был пропагандистом красоты в шахматах, написал много книг, возглавлял организацию этюдистов и в нашей стране, и во всем мире. Помнить будут Гиа Надареишвили любители шахмат, а его красивые этюды будут жить в веках.

Впервые увидел Якова Герасимовича Рохлина в августе 1924 года в Петроградском шахматном собрании что размещалось в двух небольших комнатах Владимирского игорного клуба. Осенью того же года Всероссийский шахматный союз был закрыт и началась новая эпоха в шахматах – они перешли под покровительство государства и профсоюзов.

Рохлин быстро понял, какие выгоды это сулит шахматам, и тогда же началась его кипучая организаторская деятельность. В одном Ленинграде он открыл три шахматных клуба, а по всей стране – не перечесть. И не унывал, когда в трудные периоды клубы закрывались; тогда открывал новые.

Так, в тридцатые годы на исполкоме Ленинградского Совета обсуждался вопрос о новом клубе. Последовал обычный вопрос: «А в Москве шахматный клуб есть?» Рохлин не растерялся: «Что – в Москве, в Саратове есть!» Увы, в те трудные времена в стране был только один клуб – в Саратове, но исполком принял положительное решение.

Рохлин помогал всем молодым шахматистам, в том числе и мне и даже юному Каспарову – обеспечил его профсоюзной стипендией. А сколько он соревнований организовал, и судил их, и сам по переписке играл, и сколько книг написал…

Рохлин сыграл важную роль в формировании шахматных поколений, а те (по эстафете) передают эти традиции другим.

Сейчас у Якова Герасимовича сил уже немного, но дело его будет продолжено.

С Сережей Каминером мы были друзьями. М.С. Либуркина я почти не знал лично, но восхищался его композициями. Поэтому мне легко писать о первом и трудновато о втором.

Оба они были почти одногодки. Каминер был немного старше меня, а познакомились мы, когда мне исполнилось тринадцать. Как только он увидел меня в Петроградском шахматном собрании, что помещалось на Владимирском проспекте (ныне там театр им. Ленсовета, а тогда был игорный клуб), сразу предложил сыграть тренировочный матч из трех партий. Я был настолько слабее Сережи, что даже не понял, почему же проиграл все три партии.

Ходил он ко мне на Невский, а я к нему – на Сергиевскую. Жил он с матерью и младшей сестрой. Нас оставляли одних в большой светлой комнате. Занимались шахматами, анализировали Сережины этюды. Когда надо было поразмяться, Сережа учил меня боксу которым увлекался ранее (плечи у него были широкие, лапы – здоровые; мои нос и очки он щадил…).

Сережа болезненно переживал, что я его обгонял по турнирным успехам: он был невысокого мнения о моих шахматных способностях. «Почему это все вам проигрывают?» – спрашивал он меня с недоумением, когда в полуфинале чемпионата Ленинграда 1926 года я добился почти стопроцентного результата. Но как он радовался, когда с ходу показал выигрыш в ладейном конце в отложенной позиции моей решающей партии с Шебаршиным!

В 16 лет он уже был зрелым и большим мастером композиции. Он сразу по мастерству встал в один ряд с такими корифеями, как Троицкий, братья Платовы и Л. Куббель (тогда композиторов было много меньше, чем сейчас).

То, чего добился Каминер, понял я весной 1925 года, когда Сережа (в новом шахматном клубе во Дворце Труда) показывал один этюд Л. Куббелю. Леонид Иванович обычно решал этюды молниеносно но на этот раз капитулировал и попросил автора показать решение.

В позиции на диаграмме (этюд приводится в первоначальном виде) Каминер, с трудом сдерживая торжество, продемонстрировал ход g3-g4!!

С. Каминер стал первым известным композитором, выросшим уже в советский период.

Условия жизни шахматных композиторов с бытовой точки зрения существенно отличаются от тех же условий мастеров-практиков. Последние могут посвящать свою жизнь любимому делу – композиторы стать профессионалами не могут: шахматы их не обеспечивают материально; они должны иметь другую специальность. Каминер стал инженером-химиком.

Была осень 1937 года. Я играл в Москве матч на первенство СССР с Г. Левенфишем. Неожиданный телефонный звонок, и в номер гостиницы «Националь» является Сережа Каминер. «Здесь в тетради, – говорит он, – все мои этюды, которые еще не доработаны. Возьмите их себе. Боюсь, что у меня они пропадут». Его предчувствие оправдалось…

Долго хранил я эту тетрадь. В 50-е годы я известил наших композиторов, что тетрадь Каминера у меня. Сейчас этюды С. Каминера опубликованы и тетрадь Сережи снова вернулась ко мне. Чернила почти выцвели. На тетради рукой Каминера написан какой-то пензенский адрес; он, кажется, объяснял мне, для чего этот адрес нужен – насколько помню, там жили его родные…

Судьба Либуркина оказалась несколько счастливее. Он дольше прожил и побольше успел составить выдающихся произведений. Трудно выделить «лучший» этюд, как этого обычно требуют, но можно обратить внимание читателей на следующий пример.

Казалось бы, король и конь черных должны легко справиться с проходными пешками белых, поскольку белый король вынужден бороться с черными пешками. Но белые, жертвуя две пешки, создают уникальную позицию цугцванга; при этом их король должен маневрировать с исключительной точностью, чтобы ограничить активность черного коня.