Юрий Скуратов - Кремлевские подряды «Мабетекса». Последнее расследование Генерального прокурора России

Помню его в уютной семейной обстановке, когда мы вместе встречали новый, 1998 год.

На ту новогоднюю встречу Ельцин пригласил десять супружеских пар. Были Черномырдин, Куликов, Юмашев, Немцов с женами, а также дочери президента Татьяна и Елена с мужьями. Все шутили, радовались тому новому, что ждет нас в наступающем году.

— Давайте договоримся — в наступающем году работать дружно, вместе, душа в душу, не разлучаться, поддерживать друг друга, — предложил Ельцин, — а то, понимаете ли, надоела кадровая чехарда. Предлагаю за это выпить.

Хорошие слова, правильные, они понравились всем собравшимся. И никто из нас тогда не мог даже представить, что Куликов вскоре будет освобожден от должностей вице-премьера и министра внутренних дел, а Черномырдин уже через три месяца будет отправлен в отставку вместе со всеми своими замами и членами кабинета.

По иронии судьбы на том празднике я произнес тост за президентскую семью, за то, что она является надежным прикрытием человека номер один в нашей стране, оберегает его, создает условия для работы. За то, чтобы крепилась и сама семья президента, ведь ей приходится тоже нелегко: постоянный прессинг общественного внимания, отказ от многих простых человеческих радостей… Словом, обычный доброжелательный тост. Не думал я тогда, что вскоре теплое, святое слово «семья» станет нарицательным и будет олицетворять совсем иную истину и рождать иные чувства. Что именно эта, другая «семья» станет для России недоброй силой, во многом определяющей внутреннюю и внешнюю политику огромной страны. И не только политику. Злым роком стала она для судеб многих людей России. В том числе и для моей судьбы, до того времени вполне благополучной.

Видел я и другого президента — измученного, усталого, с подорванным от непомерного приема алкоголя здоровьем.

Та пора — предвыборная кампания лета 1996 года — досталась Ельцину очень тяжело. Он, уже хворый, с больным сердцем и хриплым дыханием, вынужден был ездить по городам и селам, веселить разных тинейджеров, отплясывать перед ними, неуклюже, по-медвежьи. Из последней своей поездки он вернулся едва дыша; сполз с самолетного трапа на землю и объявил членам предвыборного штаба, встречавшим его:

— Я сделал все, что мог, теперь дело за вами.

Губила президента тяга к спиртному. Для России выпивать стопку-другую перед ужином, не больше, — вещь обычная. Но такая норма не устраивала президента. Мне доводилось быть свидетелем того, как на одном из банкетов Ельцин учинил из-за выпивки омерзительный скандал. Мы отмечали один из юбилеев внутренних войск. Это были дни, когда Коржаков, зная о больном сердце президента, вообще запрещал наливать ему спиртное — ни грамма, ни капли, — и официанты не наливали. Поняв, что в рюмке не водка, а вода, президент, как бы это помягче сказать, рассердился. Лицо у него перекосилось, глаза налились кровью и, едва не схватив официанта за фрак, он громогласно зарычал:

— Ты чего мне не наливаешь? Не уважаешь всенародно избранного президента? Налей и оставь бутылку здесь!

Даже зная «слабость» президента, мы все были в шоке…

Не раз мы замечали, что президент проводит официальные встречи в «неадекватном» состоянии. Приведу небольшой фрагмент из сенсационных воспоминаний заместителя американского госсекретаря Строуба Тэлботта. В сентябре 1994 года США принимали Ельцина с официальным визитом. Тэлботт тогда был отправлен встречать российского президента в аэропорт. «Согласно протоколу, я должен был ехать в одном лимузине с Ельциным в резиденцию для почетных гостей Блэр-хауз. Но на взлетной полосе российский посол в Вашингтоне Юлий Воронцов отрывисто сказал мне: «Президент устал от полета и предпочел бы ехать с госпожой Ельциной». Моя версия по поводу причины этого была быстро подтверждена». Несмотря на все усилия телохранителей и жены, президент едва спустился с трапа.

Но худшее еще только предстояло. «Этим вечером в Блэр-хаузе Ельцин был мертвецки пьян и бродил по комнатам в нижнем белье. Потом он спустился вниз и стал приставать к агенту секретной службы… Вскоре Ельцин вновь появился внизу, требуя: «Пицца! Пицца!» Наконец телохранители твердо взяли его за локти…» Подобных случаев Тэлботт припоминает с десяток.

Да что Тэлботт? Все мы прекрасно помним дирижерские «упражнения» нетрезвого Ельцина с военным оркестром в Германии. Помним «Конфиденциальный меморандум» организатора поездки Ельцина в США Д. Гаррисона, где подробно описывалось, как наш президент, сойдя с трапа самолета в Балтиморе, на глазах у встречающей его американской делегации стал мочиться на заднее колесо самолета, как шокировал американцев приходом на лекции «в состоянии, не подходящем для появления на публике». Но то, что происходило в Кремле, наводило на мысль об элементарной человеческой деградации.

Деградации главы государства!

При всем при этом тяга к власти у него не пропадала, принимая иногда какие-то патологические очертания. Помню, намечалась встреча с белорусским президентом Лукашенко, и Черномырдин, видя немощность Ельцина, совершенно без задней мысли предложил:

— Может, я заменю вас, Борис Николаевич?

Ельцин мгновенно потяжелел лицом, в глазах у него появился беспокойный свинцовый блеск.

— Вначале я встречусь с ним, а уж потом — вы. Понятно?

В связи с тем, что значила для Ельцина власть, приходит на память история, свидетелем и участником которой мне пришлось стать самому.

Случилось это в один из воскресных дней 1996 года, еще до выборов. Меня неожиданно пригласили приехать в Кремль. Внезапно, в выходные дни… Значит, что-то произошло или происходит.

В Кремле перед кабинетом Ельцина увидел Ковалева, Министра юстиции.

— Президент настаивает на роспуске Думы, — сказал он.

— Г-господи! — невольно вырвалось у меня.

Я пытался его убедить, что делать этого нельзя, он — ни в какую. Так что будьте готовы к нелегкому разговору. Проект указа уже отпечатан и лежит у него на столе.

— Чья это инициатива?

— Сосковца.

Я не раз уже слышал от первого вице-премьера: что нам Дума! Тьфу! Разогнать ее пинком под зад — и дело с концом. Как руководитель предвыборного штаба Сосковец видел: президент не в форме, популярность его катастрофически падает, здоровье стало совсем слабым — победить на выборах у Ельцина практически шансов нет. Значит, вопрос о переизбрании шефа нужно решать какими-то другими путями.

Вот он и стал давить на президента: давайте перенесем выборы, Думу распустим! Все равно она — коммунистическая. Эта мысль и запала Ельцину в голову.

Тут меня позвали в кабинет.

— Юрий Ильич, я принял решение распустить Думу. Подскажите, какие для этого могут быть юридические основания? — спросил Ельцин.